Андрей Кивинов - Три дня без любви (сборник)

В дороге прикинул линию поведения. Сначала попробует подавить на жалость, предложит денег. Не получится, придется силой.

А как это – силой?

Еще неизвестно, с кем она живет. Может, с трактористом каким-нибудь мозолистым. Хотя нет здесь трактористов, вымерли все как класс.

Крепкой комплекцией Виталий не обладал. Она, в общем-то, сценаристам не нужна. По «клаве» стучать – не камни ворочать.

В «бардачке» «ниссана» лежал газовик. Но может сойти за настоящий – на нем не написано, что он газовый. Вернее, написано, но мелко и по-английски.

На дороге голосовали крестьяне. «Ага, сейчас… Уже подвез одну».

«Так, вон и знакомый поворот».

Виталик свернул на грунтовку. С полкилометра ехал по лесу. Не обращая внимания на красоты природы. На яркие соцветия иван-чая и величественные сосны. «Готовься, девочка! Возмездие близко!»

Дорога вывела в поле, на окраине которого чернели крестьянские избы. Не так много – деревня была невелика. Когда Виталий подъехал ближе, увидел, что часть их пустует. Окна забиты досками, крыши на некоторых провалились. Это радовало. Не то, что крыши провалились, а то, что народу здесь не много и продавать лаптоп некому. Он остановился у ближайшего дома, где имелись признаки жизни в виде развешанного на веревках белья. Сунул за ремень револьвер и вышел из машины.

Злая собачка неизвестной породы встретила его грозным тявканьем, а боевой петух, гулявший по двору, многозначительно расправил крылья. Возле сарая суетились пяток курей. Так и хотелось спросить у хозяина: «А что, немцы в деревне есть?»

На лай псины из избы вышла бабуля лет семидесяти. С традиционным крестьянским платком на голове, в выцветшей футболке фисташкового цвета с надписью «Say no to racism» и облезлым портретом какого-то грустного ниггера. Ниггер из черного уже превратился в серого.

– Здрасте, – поздоровался Виталий, продолжая осматривать двор взглядом бывалого партизана.

– Здравствуйте, – улыбнулась в ответ бабуля. – Жулик, фу! Иди к себе! А где у нас полено?! Где полено?!

Собачка тут же заткнулась и спряталась под крыльцо, где, видимо, была прописана. Хозяйка понимала толк в дрессировке. Поленом по башке. Неплохо. Сестра Запашная…

– Вы мне не поможете? Я девушку одну ищу. Здесь должна жить. В Светиницах.

– А звать как?

– Не знаю, к сожалению… Рыженькая такая, лет двадцать. Плащ у нее из клеенки.

– А-а-а, – закивала бабуля, – Надька, наверное, Денисова… Из последнего дома. Точно, рыжая. И клеенка есть. В цветочек.

– Да, в цветочек.

– А чего ищешь-то?

В городе, наверное, такого вопроса не задали бы. Там до этого никому нет дела. Но здесь в порядке вещей.

– Подвозил вчера, а она сумку оставила. Вернуть хочу, – перевернул историю на сто восемьдесят градусов Виталий.

– Да, вчера она в город ездила. Мне таблеток заодно привезла, я просила. Нога болит, не ступить. Намяла пятку, хоть плачь. А доктор сюда не поедет.

Виталий никогда бы не стал рассказывать первому встречному о намятой пятке. Если бы даже намял ее.

– А живет она с кем? Вдруг дома не окажется.

– Так с Колькой живет. Братом. Родители-то у них сгинули, так что вдвоем остались.

– В каком смысле сгинули?

Бабуля подошла поближе и, оглянувшись по сторонам, словно шпионка, негромко пояснила:

– Автобус, слышали, в том году с бензовозом столкнулся? Под Малой Вишерой. Даже с телевизора приезжали.

Да, факт действительно был. Целую неделю в новостях смаковали.

– Слышал, – кивнул Виталий.

– Вот они в нем и ехали. С Новгорода возвращались. Павел-то, отец ее, на месте погиб, а Людмила после в больнице померла. Вон здесь кладбище в лесу, там и схоронили. Жалко их. Люди неплохие, непьющие. Хоть и не местные.

Видимо, местные были все исключительно хорошими. И пьющими.

– Не местные? – Виталик сразу прикинул, что компьютер уже мог покинуть деревню.

– Из Киргизии они или из Узбекистана, не знаю даже. Я не разбираюсь. Оттуда, в общем. Но русские. Там и родились. Из одного детдома. А когда СССР развалился, им там совсем житья не стало. Родни нет, своего угла тоже. Они уже женаты были да с Надей на руках. Вот и перебрались сюда. Лет пятнадцать назад. Земля тогда у нас копейки стоила. Павел дом срубил. Скотину завели, курей. Гражданство получили, Надю в школу устроили, в поселок. На автобусе каждый день ездила. Потом Колька родился. Озорной малец, весь крыжовник у меня перетаскал. Но я зла не держу, понимаю, что тяжко Наденьке сейчас.

«Поэтому и ворует», – подумал сценарист.