Олег Солод - Партизаны. Судный день.

— Здравствуйте, соседки, — поздоровалась Марья.

— Доброго здоровья, — ответствовала Петровна.

— Здравствуй, Марья, — закивала всегда всем довольная по причине старческого маразма Семеновна.

Салтычиха предпочла промолчать.

— А ты, Салтычиха, чего ж не здоровкаешься?

— Много чести будет, — бабка демонстративно отвернулась.

— Ох и злющая ты баба, Салтычиха, — засмеялась Марья, которой в этот день, похоже, ничто не могло испортить настроения. — Гляди, лопнешь.

Салтычиха повернулась к ней.

— Зато стыда не потеряла. Под кажного мужика не кидаюсь.

Улыбка моментально сошла с лица Марьи.

— Под кажного? А что, боюсь спросить, многие предлагают?

Петровна, не сдержавшись, издала короткий смешок.

— Ах, ты… — захлебнулась в бессильной злобе Салтычиха. — Да чтоб тебя… Да я…

— Но-но, — Марья погрозила ей пальцем. — Гляди, Алене скажу, она тебе устроит мужиков. Каждую ночь с кладбища приходить будут.

Поскольку в способности Алены все жительницы Семеновки верили беспрекословно, Салтычиха воздержалась от очередной обидной реплики. Лишь свирепо зыркнула в сторону Марьи и отвернулась.

— А вы чего это, бабы, здесь обосновались? — поинтересовалась та. — Опять какое собрание намечается?

— Так энта… как ее… анбулатория сегодня открыться должна, — пояснила Петровна.

— Чего? — не поняла Марья.

— Лекарня. Доктор городской лекарню открыть обещался. Вот, ждем.

— Ах, вон оно что, — Марья задумалась. — Надо будет как-нибудь зайти. А то что-то вчера в грудях стрельнуло. Алена обещала какой травки дать. Может, и доктор городской чего скажет?

Дождавшись, пока Марья отойдет на безопасное расстояние, Салтычиха пробурчала:

— Скажет он тебе. Я тебе сама скажу, от чего у тебя в грудях стреляет.

Дверь избы отворилась, на крыльцо вышел Терентий. Среди бабок тут же началось волнение.

— Как там, Терентий? Не открылась еще анбулатория? — спросила Петровна.

— Какая тебе анбулатория, коли дохтура нету? — недовольно бросил Терентий. С прибытием военных жизнь в деревне сделалась суетной. К тому же появление молодых мужчин мигом передвинуло его с центра внимания односельчанок на периферию, потому в последнее время Терентий большей частью был не в духе.

— Чего ж это он? Обещался в двенадцать прийтить.

— Может, и придет, раз обещался, — Терентий присел на скамеечку перед крыльцом и закурил. — А по мне б, так лучше и не приходил.

— Чего это ты? — удивилась Петровна.

— А то. В первый-то раз я к ним с дорогой душой. Стекло оконное возвернул, гвоздей ящик. Сетку еще… Чтоб Алене пусто было, — в сердцах добавил Терентий, вспомнив обстоятельства, сопутствовавшие сдаче маскировочной сети. — Так нет же! Мало им. Телевизер вот увезли, — пожаловался дед.

— А на што он тебе, Терентий, телевизер? — спросила Петровна.

— Как «на што»? Вещь дорогая. Двести пятьдесят рублёв в райцентре отдал, а эти — хлоп на телегу! — и поминай, как звали. И таз еще с ним прихватили.

— Какой таз?

— Новый почти. Я в ем яблоки вымачивал.

— Помню, мать мне говорила, — немедленно ввернула Салтычиха: «Белые пришли — грабют, красные пришли — тоже грабют».

— Так вроде нет уж ни красных, ни белых, — засомневалась Петровна.

— А привычка, видать, осталась.

Семеновна, по слабости ума, стояла рядом молча и тихо улыбалась.

Увлекшись беседой, сельчанки не заметили, как к дому подошли «партизаны».

— Здравствуйте, — поприветствовал их доктор.

Терентий вздрогнул, выронил окурок и расплылся в заискивающей улыбке:

— Здравия желаю.

— Здравствуйте, здравствуйте, — закивали Петровна и Салтычиха.

Семеновна молча поклонилась военным в пояс.

— Простите, что опоздал, — извинился доктор. — Было тут… одно дело.

— Так я пойду, Виктор? — спросил Сергеич, видимо, продолжая начатый в дороге разговор.

— Иди, конечно. Я, как прием закончу, за тобой зайду, — доктор скрылся в доме вслед за Терентием.

Петровна уважительно посмотрела вслед уходящему плотнику и заметила Салтычихе:

— Энтот вроде серьезный мужчина, обстоятельный.

— Обстоятельный, как же. Тоже вчерась у Никаноровны… засиделся.

— Иди ты? — поразилась Петровна.

— Точно говорю. Все они одним миром мазаны. Только о том и думают, как женщину обесчестить.

— Будет тебе, Салтычиха, — неожиданно вступила в разговор Семеновна. — Чай они пили.

— Как же, чай… — не поверила та. — Ты-то почем знаешь?

— Да знаю я, — Семеновна смущенно потупилась. — В окошко подглядела.