Пэлем Вудхауз - Брачный сезон

Я нахмурился.

– Прекрасная новость, Дживс, но не понимаю, какое отношение она имеет к тому, о чем только что шла речь?

– Никакого, сэр. Прошу меня простить. Это ваши слова: «Алло, алло, алло!» – привели мне на ум мистера Хаддока. Так вы говорили, сэр?..

– А что я, собственно, говорил? Не помню.

– Вы упомянули уклончивый, или лицеприятный, ответ мисс Перебрайт.

– А, ну да. Он наводил на мысль, что она что-то затевает. И меня как по лбу шарахнула такая мысль: если Тараторка что-то затевает, то, сто шансов против восьми, ее затея будет носить характер мести полицейскому Доббсу. Я прав или не прав, Дживс?

– Это, безусловно, вполне правдоподобное предположение, сэр.

– Я знаю Таратору. Ее психология для меня – открытая книга. Еще в те давние дни, когда она бегала в комбинезончике и без переднего зуба, она отличалась горячим, порывистым нравом, непримиримым ко всякому «нахальству». А последний поступок ревностного полисмена, арест собаки, она, конечно, сочтет «нахальством». Если раньше у нее были с Доббсом расхождения по богословским вопросам, то теперь она и вовсе жаждет его крови. Несчастное животное томится в темнице, скованное кандалами по рукам и ногам, – да девушка с ее темпераментом нипочем не оставит этого дела так.

– Разумеется, сэр.

– Вот именно, что «разумеется, сэр». Мы должны смотреть правде в глаза, как она ни ужасна. Тараторка, безусловно, задумала какую-то акцию против полицейского Доббса, какую именно, мы не знаем, но ясно, что Гасси, которого во что бы то ни стало необходимо оградить от новых конфликтов с законом, готов стать орудием в ее руках и осуществить ее зловещие планы. И вот что еще я вам расскажу, и можете ввернуть свое «В самом деле, сэр?». Я сейчас разговаривал с Эсмондом Хаддоком, он, оказывается, здесь мировой судья. Ему принадлежит в Кингс-Девериле право казнить, карать и миловать. Так что для него присудить человека к тридцати суткам без права выкупа – что глазом моргнуть. Мало того, он ужасно невзлюбил Гасси и признался мне совершенно открыто, что мечта его жизни – увидеть, как на нем защелкнут наручники. Что вы теперь запоете, Дживс?

Он разинул было рот, но я поднял руку и остановил его.

– Знаю, что вы хотите сказать, и вполне с вами согласен. Сам по себе, послушный лишь велению своей совести, Гасси совершенно не способен ни на какие правонарушения и хулиганства, за которые всякий мировой судья рад отвесить показательный приговор для острастки другим. Что верно, то верно. С юных лет Гасси придерживается правил, усвоенных, я думаю, с молоком матери: подальше обходить стезю порока и избегать опрометчивых поступков, которые приводят менее дисциплинированную публику в очередь на тридцатисуточную посадку. Но, как мы знаем, Гасси поддается влиянию. Например, тогда, на Трафальгарской площади, на него повлиял Китекэт, пригрозив съездить бутылкой по башке. И Таратора, судя по всему, тоже способна на него повлиять. А уж когда Кора Таратора возьмется влиять на кого-то, она до чего угодно может повлияться, мне это известно по собственному опыту.

– Вы полагаете, что мистер Финк-Ноттл прислушается к предложениям молодой леди?

– Ее слово для Гасси – закон. Он будет как воск в ее руках. Говорю вам, Дживс, ситуация удручающая. Вы никогда не сидели привязанный по рукам и по ногам к стулу перед пороховой бочкой, на которой догорает огарок свечи?

– Нет, сэр, такого со мной не случалось.

– У меня сейчас именно такое состояние. Сижу, сжав зубы, и жду, когда рванет.

– Не стоит ли мне побеседовать с мистером Финк-Ноттлом о нежелательности скоропалительных действий?

– Это было бы лучше всего. Может, он вас послушается.

– Непременно так и поступлю при первой же возможности, сэр.

– Благодарю вас, Дживс. Неприятная история, а?

– Весьма, сэр.

– Не припомню, чтобы я попадал в историю неприятнее. Куда ни подашься, все не слава Богу.

– За исключением, быть может, мистера Перебрайта, сэр.

– Ах да. У Китекэта дела пошли в гору. Я слышал об его успехах. Говорят, он теперь носит шапку исключительно набекрень?

– Она свисала у него с уха, когда я последний раз его видел, сэр.

– Ну что ж, это уже кое-что. Все-таки немножко греет душу, – признал я, ибо мы, Вустеры, даже среди своих тягостных забот находим время порадоваться удаче друга. – Безусловно, счастливый конец Китекэтовых дел можно считать лучом света. Да еще, вы говорите, деревенские головорезы готовы поддержать мистера Хаддока на сегодняшнем концерте?