– Нет. Мне специально сочинили песню, слова тети Шарлотты, музыка тети Мертл.
Я поморщился. Не понравилось мне это. За время нашего с тетей Шарлоттой знакомства я что-то не заметил в ней признаков божественного огня. Конечно, не хотелось выносить приговор, не послушав, но я готов был на любое пари, что произведение, вышедшее из-под ее пера, будет, безусловно, не ахти.
– Слушай, – вдруг говорит Эсмонд Хаддок. – Давай сейчас пройдемся вместе по моей песне, а?
– С большим удовольствием.
– Только сначала еще по глотку?
– Да, сначала еще по глотку. Благодарю.
Эсмонд Хаддок осушил стакан.
– Запев не будем трогать, там всякая чепуховина, «солнышко искрится, и щебечут птицы», все в таком духе.
– Согласен.
– Главное в этой песне – припев. Поется так.
Он набычился, как чучело лягушки, и заголосил:
– Алло, алло, алло!
Я поднял руку.
– Минуточку. Что это должно означать? Телефонный разговор?
– Да нет же. Это охотничья песня.
– Ах, охотничья? Тогда понятно. А то я подумал, может, что-то наподобие шансонетки «Позвоню я моей милашке». Все ясно.
Он начал сначала:
Алло, алло, алло!
В лесу уже светло.
Поскачем на охоту мы, пам-пам,
Время подошло, Гасси.
Я опять поднял руку.
– Это мне не нравится.
– Что именно?
– Да вот «пам-пам» это.
– Просто такой аккомпанемент.
– И еще мне не нравится «Гасси». Получается ритмический перекос.
– А я разве спел: «Гасси»?
– Да. Ты спел: «Поскачем на охоту мы, пам-пам, время подошло, Гасси».
– Оговорился.
– В тексте этого нет?
– В тексте, конечно, нет.
– Я бы посоветовал на концерте этого не вставлять.
– Не буду. Поем дальше?
– Давай.
– На чем я остановился?
– Лучше начни сначала.
– Правильно. Еще глоток портвейна?
– Разве только самую малость.
– Так. Начинаем опять с самого начала, опускаем запев про солнышко и птичек и так далее, и вот: «Алло, алло, алло! В лесу уже светло. Поскачем на охоту мы, пам-пам, время подошло. Настал наш день, солнце и тень, алло, алло, алло!»
Кажется, мои дурные предчувствия насчет Шарлотты оправдывались. Это никуда не годилось. Будь ты хоть тысячу раз молодой сквайр, но кто вздумает выступить на деревенском концерте с такой ахинеей, тот неизбежно будет освистан.
– Все не так, – сказал я.
– Все не так?
– Ну подумай сам. Ты поешь: «Поскачем на охоту мы», публика воодушевляется и готова слушать, что дальше, а ты опять за свое «алло, алло, алло». Возникает чувство разочарования.
– Ты так считаешь, Гасси?
– Я в этом убежден, Эсмонд.
– Тогда что же ты посоветуешь?
Я немного поразмыслил.
– Попробуй, например, так: «Алло, алло, алло! Уже совсем светло. Настигнем лису в полях и в лесу. Подтягивай крепче седло. Изведем всю породу звериному роду назло, назло, назло!»
– Вот это здорово!
– Сильнее впечатляет, а?
– Гораздо сильнее.
– А как у тебя там дальше?
Он опять набычился, как надутая лягушка.
Охотники трубят в рога,
Через канавы и стога –
По лисьему следу! Трубите победу!
Алло, алло, алло!
Я прикинул на глазок.
– Первые две строки приемлемы. «Стога – рога». Вполне сносно. Молодчина Шарлотта! Не подкачала. Но дальше не годится.
– Тебе не понравилось?
– Слабовато. Совсем никуда. Не знаю, кто у вас в Кингс-Девериле толпится на стоячих местах позади скамеек, но если такие же небритые бандиты, как те, каких приходилось наблюдать в зрительных залах мне, то ты просто спровоцируешь их на грубые выкрики и лошадиное фырканье. Нет, надо придумать что-нибудь получше. Постой-ка. Пора – ура – дыра… – Я снова потянулся за графином. – Придумал!
Пора, пора, пора,
Выезжаем с утра.
Пускай порвем мы брюки –
Дрожите вы, зверюки!
Ура, ура, ура!
Я более или менее рассчитывал сразить его наповал, и как рассчитывал, так оно и вышло. На миг он от восторга лишился дара речи, а потом сказал, что это сразу подымает всю вещь на недосягаемую высоту и он просто не знает, как меня благодарить.
– Потрясающе!
– Я надеялся, что тебе понравится.
– Как это тебе удается сочинять такое?
– Да так как-то, знаешь ли, само в голову приходит.
– Может быть, теперь пройдемся по всей авторизованной версии, а, старина?
– Да, никогда не откладывай на завтра, дружище.
Интересно, что, оглядываясь назад, всегда можешь точно указать момент, когда, в попойке ли или в каком-нибудь другом начинании, перешел некую грань. Взять, например, этот наш вечер совместного пения. Чтобы придать исполнению живинку, я взгромоздился на стул и стал размахивать графином на манер дирижерской палочки. И это, как я теперь вижу, было ошибкой. Дело действительно сразу пошло на лад, это факт, но у наблюдателя могло создаться ложное впечатление, будто перед ним картина пьяного дебоша.
Читать дальше