Пэлем Вудхауз - Дядя Динамит

— Ну, как? — спросил он слишком громко, что естественно в его состоянии.

Гермиона, с маху проскочившая мимо, услышала голос и резко вздрогнула.

— Откуда вы взялись? — сурово спросила она. — Нельзя же так!

— А что?..

— Язык прикусила.

— Нет, — сказал Отис, забывший с горя все тонкости этикета, — что сэр Эйлмер? Вы его видели?

Гермиона совладала с собой. Язык болел, но именно этот издатель верил в хорошую рекламу.

— О, да! — отвечала она.

Ответ издателю не понравился. Он хотел большей ясности или, как выразилась бы реклама, чистоты слога.

— Что это значит? — спросил он. — Что он сказал?

Гермиона приятно улыбнулась.

— Все в порядке, — отвечала она. — В суд он не подаст. Точнее, он попросил аннулировать его иск.

Отис покачнулся.

— Попросил?

— Да.

— О-о-о!

Тут он и обнял собеседницу, мало того, стал ее целовать.

Поскольку мы ни в коей мере не хотим клеветать на издателей, людей поистине дивных, скажем сразу, что такие поступки им не свойственны. Статистика говорит, что процент авторов, обнятых и расцелованных издателем, практически равен нулю. Завидев Отиса с Гермионой. Ходдер и Стафтен поджали бы губы, не говоря о Джонатане Кейпе, Хейнемане, Макмиллане, Голланце и Херберте Дженкинсе Ltd. Они бы просто захворали.

Что же касается Отиса, понять его можно. В конце концов, от радости надо кого-нибудь расцеловать. Кроме того, Гермиона была очень красива (хотя Фейбер и Фейбер чихать на это хотели) и, добавим, приветливо улыбнулась. Наконец, вправе ли мы судить человека, прожившего какое-то время на левом берегу, по нашим, лондонским меркам? Если бы Эйре и Спотсвид сняли квартирку на Rue Jacob, в двух шагах от Boul'Mich, они сами бы удивились, как быстро убывают добрые правила юности.

Очень жаль, что ни один из этих доводов не пришел в голову Биллу, когда он огибал угол. В Отисе он увидел распутника и повесу, порхающего с цветка на цветок, а нам известно, как он относился к этому роду существ. Ему представлялось, что надежней всего — оторвать у них голову, к чему он и собирался приступить, когда схватил Отиса за шкирку, дернул — но услышал пронзительный вопль:

— Не убивай его! Это мой издатель!

Билл растерялся, Гермиона прибавила:

— Издает три следующих романа. 20 процентов, свыше трех тысяч — 25.

Билл все понял. Даже в ярости он мог рассуждать и рассудил, что у таких издателей головы отрывать не надо. Успехи Гермионы были дороже ему, чем ей. Словом, Отиса он выпустил. Тот попятился, прислонился к дереву и, отдуваясь, стал протирать очки.

Отдувался и Билл. Тяжело дыша, он схватил Гермиону за руку. Новый Уильям Окшот, гроза тиранов, походил на Джеймса Кэгни и на Аттилу. Глядя на него сквозь протертые очки, Отис припомнил парижского ажана, арестовавшего его на публичном балу.

Нельзя сказать, что Гермиона осталась холодной. Ее трясло: и этот неприятный процесс вызывал дрожь восторга. Как все красавицы, она привыкла к поклонникам. Годами вращалась она среди людей, сворачивавшихся, как копирка, от одного неласкового слова, и это ей приелось. Даже от Мартышки она втайне ждала бурных страстей, на какие способен разве что второй помощник грузового судна. И вот она нашла, где не искала. К своему кузену она относилась хорошо, но свысока, скажем — как к овце. Но эта овца, сбросив шкуру, оказалась заправским волком.

Так удивимся ли мы, что в мужчине, осыпающем ее поцелуями, Гермиона Босток узнала героя своих мечтаний?!

— Гермиона! — сквозь стиснутые зубы выговорил Билл.

— Да, дорогой?

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Да, дорогой.

— И никаких Мартышек?

— Конечно, дорогой.

— Здорово! — сказал Билл Окшот и обернулся к издателю, который с тоской припоминал счастливые парижские дни. — Значит, издаете книги?

—Да, — с готовностью ответил Отис. — Все до единой.

— И дадите 20%, а там — и 25?

— Да.

— А может, сразу двадцать пять?

Отис это одобрил, — собственно, он и сам собирался это предложить.

— Здорово, — сказал Билл. — Пошли, выпьем чаю.

Гермиона покачала головой:

— Я не могу, дорогой. Надо ехать в Лондон. Мама сидит там очень давно, наверное, удивляется. Подвезти вас, мистер Пейнтер?

Отис вздрогнул:

— Поеду поездом.

— Он очень медленно идет.

— Ничего, я не спешу.

— Что ж, дело ваше. До свидания, дорогой.

— До свидания, — сказал Билл. — Я завтра приеду. А сейчас проводи меня до машины. Хорошо, дорогой?

Отис остался у дерева, слабый, но счастливый. Вскоре мимо него пронеслась машина, он закрыл глаза, а когда снова открыл, увидел Билла.