Пэлем Вудхауз - Дядя Динамит

— Я к ней поеду!

— Езжай.

— Прямо с утра!

— Чем раньше, тем лучше. А сейчас ложись, не выспишься. Почему ты вообще пришла?

— Не могла уснуть. Решила немного выпить.

— А я много. Тоже не спал. Какой сон, если в доме кишат лунатики и констебли! Легли эти бабы?

— Да, дорогой. Все уходят.

— Черт с ними.

— О господи! О господи! О господи!

— Что еще?

— Я думаю о Реджинальде. Знаешь, их лечат золотом. Может, попробовать?

Не ведая об этих суждениях, но их подозревая, Мартышка взобрался на второй этаж. Нельзя сказать, что он обрел покой; однако его приятно удивляло, что рядом никого нет, ибо недавние события породили в нем нелюбовь к роду человеческому. «Один, один, в конце концов, один!» — думал он, открывая дверь спальни.

На кровати сидел дядя Фредерик, куря некрепкую сигару, а в кресле — окутанная цветастым халатом девушка, при виде которой сердце его снова подпрыгнуло, перекрыв прежние рекорды.

— А, Мартышка, — сказал лорд Икенхем, — заходи, заходи. Тут Салли. Мы влезли по водосточной трубе.

3 Мартышка не сразу обрел дар речи. Голосовые связки завязываются узлом от сильных чувств, а у него этих чувств было два.

Конечно, он боялся дядиных действий, он не доверял им, но, кроме того, он смутился, как смутится всякий, неожиданно встретив невесту, с которой расстался после бурной ссоры.

К счастью, невесты в таких ситуациях смущаются меньше. Салли, если судить по виду, не смутилась вообще. Глаза ее, по-прежнему сияющие, сияли приветливо. Когда она заговорила, приветливым оказался и голос, а уж об улыбке не стоит и говорить.

— Здравствуй, — сказала она.

— Здравствуй.

— Рада тебя видеть.

— О-о-о-о…

— Хорошо выглядишь.

— Э…да.

Мартышка говорил рассеянно, ибо думал о другом. За всеми хлопотами — Нью-Йорк, наследство, помолвка — он забыл, как улыбается Салли, и теперь испытывал примерно то, что испытал 4 июля Брим Рокметеллер.

Да, он забыл, как действует эта улыбка, когда засияет, словно огни кабачка после долгого пути, перенося в уютный, веселый, радостный мир. Великая любовь, и та не помогла: Мартышка испытал неприятные чувства вины и утраты.

Но они ушли. Собравшись с силами, он подумал о Гермионе — и пожалуйста! Твердый, стальной Реджинальд без единой щелочки в латах задал вопрос, который мог задать и пораньше.

— Что это значит? — спросил он холодно и ровно, как Поттер, обращающийся к подозрительному субъекту. — Что это значит, дядя Фред?

— Ты о чем?

— Что тут делает Салли?

— Скрывается.

— В моей комнате?

— Ничего, это временно.

Мартышка сжал голову руками, чувствуя, как обычно, что она сейчас треснет.

— Господи! — сказал он.

— В чем дело? У тебя неприятности?

— Да не может она тут быть!

— Не беспокойся, ты уйдешь ко мне. Кровать не предоставлю, но вспомни этот шезлонг!

—Я не о том. А вдруг кто-нибудь придет?

— Куда?

— Сюда.

— Когда?

— Утром.

— Никто не придет, кроме горничной, а днем я уведу Салли. Она поставила машину в здешний гараж. Съезжу в Икенхем, привезу ей платье, и пусть едет, куда ее душе угодно. Кстати, — задумчиво прибавил он, — почему именно «душе»? Очень возвышенно. В общем, утром придет служанка, надо ее уломать. Ты никогда не думал, что если бы гости умели уламывать служанок, те смело пускали бы постояльцев?

— Как ты ее уломаешь?

— Странное слово… Как будто забытый, старинный спорт. Наверное, Вильгельм Завоеватель был просто чемпионом. Дорогой мой, не беспокойся. Собственно, я ее уже уломал. Расскажу по порядку. Можно, Салли?

— Пожалуйста, дядя Фред.

— Прекрасно. Итак, когда мы расстались, я обыскал местность со всей доступной мне скрупулезностью. Трудно без пса, всегда бери его в гости, но я и сам обнаружил ее в оранжерее, где она поливала слезами цветы.

— Ничего подобного! — вскричала Салли, и лорд Икенхем, поднявшись с места, поцеловал ее в макушку.

— Это для красоты, — объяснил он. — Ты вела себя как герой, я просто гордился. Когда Салли услышала мой голос, она засмеялась.

— Хотел бы я засмеяться!

—А ты не можешь? Несмотря на счастливый конец?

— Какой еще конец?

— Счастливый. Ведь Салли спаслась, словно корабль в бурю. На чем я остановился?

— На оранжерее.

— Правильно. Обнаружил, закутал в халат, и мы стали красться сквозь тьму. Ты слышал о Чингачгуке?

— Нет.

— Индеец, известный в мое время. Видимо, теперь не читают Фенимора Купера.

— При чем он тут?

— Я хотел объяснить, как мы крались. Тихо. бесшумно. словно индейцы в мокасинах. И тут мы услышали голоса.