Светлана Лаврова - Верните новенький скелет!

— Мне надо… Тут всего одну вещичка, — попробовал пойти на переговоры незнакомец. — Потому что она — моя. Мне без неё банзай.

— Рр-гав, — ответил Кошмар, что однозначно обозначало: хозяева придут и разберутся.

— Мя-я, — предупредила соседа Картахена. Это значило, что главное — не пускать его в кухню, где за батареей лежит одна запасная Картахенова рыбная котлетка, которую она приберегла для Кошмара. Пожалуй, больше никаких драгоценностей в квартире Сергеевых не было. Ну разве что старинный шкаф с двумя отделениями (для каждого отделения свой ключ) и огромным ящиком для белья. Его делали из настоящего дерева, а не из фанеры, оклеенной «под орех».

В принципе, если поставить этот шкаф на гусеницы и приладить пушку, то вполне можно его использовать как танк. Но Сергеевым танк был не нужен, а шкаф — в самый раз. Правда, левую дверцу время от времени заклинивало, поэтому в шкафу хранили не очень нужные вещи — старые одёжки, которые жаль выбросить, посуду, летом — зимние вещи, а зимой — летние.

— Когда нам будет нечем платить за квартиру, мы сможем жить в шкафу, — говорила мама. Наверное, по этой причине шкаф и не продавали, хоть занимал он много места.

Кошмар, вдохновлённый котлеткой, медленно оттеснил незнакомца в комнату и заставил прижаться к шкафу спиной. «Чего же с ним дальше делать? — подумал пёс. — Укусить? Противно, он же ни капельки не обжаренный и не хрустящий. Загнать на шкаф? Картахена может оскорбиться, она сама любит полёживать под самым потолком и наблюдать за хозяевами».

— Кошмар! Кошмар! — раздалось на лестничной площадке.

Взломщик в тонком пальто вздрогнул и лихорадочно бросился открывать дверку шкафа.

— Кошмар! — повторились призывы прямо у дверей Сергеевых. Незнакомец наконец нырнул внутрь, дверца с треском захлопнулась. Кошмар с благодарностью принял от Картахены котлетку и побежал на бабушкин зов.

Пёс вышел из квартиры двадцать два, за ним звонко щёлкнул дверной замок. Лидия Семёновна удивилась.

— Может, у Андрея Викторовича уроков нет? — пожала она плечами и надавила на звонок. Никто не открыл.

— Ну не кошка же тебя впустила? И выпустила? — спросила Кошмара бабушка.

— Куда? — только и ответил пёс.

Вечером всё семейство Сергеевых ужинало и делилось впечатлениями дня. Вообще-то делился в основном папа, потому что у мамы только и было новостей, что опять заклинило дверцу шкафа да перегорела лампочка в ванной. Зато папа только вчера поздно вечером прилетел из Японии, и ему там присудили звание «Учитель года».

Стаська так и не поняла толком, чем это папа так прославился, но по её разумению выходило, что на открытом уроке про эволюцию папа продемонстрировал потрясённой комиссии департамента образования, как обезьяна превратилась в человека. Прямо взял и превратил «для наглядности». Комиссия сразу решила, что лучше папы в России нет учителя, и отправила его в Японию на какой-то симпозиум. Японцам папа тоже понравился. Но там был один вредный японец Кусука, он сказал прямо с трибуны, что если бы уважаемый Сергеев-сан на уроке биологии успел превратить амёбу в человека по всем стадиям, включая динозавра, — вот тогда да, это было бы воспитательно и педагогично. А из обезьяны в человека каждый дурак сможет. Японцы послушались этого завистливого Кусуку и самый главный приз папе не дали. Но звание «Учитель года» присвоили и вручили ценный подарок для кабинета биологии — живую рыбу с японским названием Кукуреку. Может, Стаська чего и не так поняла, она эволюции ещё не проходила. Но вот она, рыба Кукурека, в термосе, её папа ещё не отнёс в школу. Потому что утром чуть не проспал и не успел.

— Это потрясающая рыба, — захлёбываясь картошкой, рассказывал папа. — Их в Японии всего 16 штук осталось. Она…

— А почему же её тебе подарили, раз такая редкость? — спросила мама. — Пусть бы жила с товарищами, размножалась…

— Она уже отразмножалась, — сказал папа. — Старенькая уже, пенсионерка, можно сказать.

— Безобразие, — возмутилась мама. — В её возрасте такая перемена климата… Издевательство над старушкой.

— Да ничего, мы её как королеву устроим, в отдельном аквариуме, — возразил папа. — Она знаменита тем, что…

— Да бог с ней, с рыбой, ты лучше про Японию расскажи, — отмахнулась мама. — Как ты там общался, ты же японский язык не знаешь.

Папа возразил, что он знает по-японски два слова: «икебана» и «банзай», и прекрасно ими обошёлся. Главное — интонация. А если было трудно, то папа ещё добавлял «вай мэ». Это на каком-то кавказском языке вроде грузинского. Японцы думали, что это по-русски, а русские — что по-японски. И все были довольны. Особенно папа.