StEll Ir - Общая теория чистого снеха. Параметры

Говна человеческие, о, говна! Как справедливо заметил домовёночек Кузенька Уо «плывёте вы не потрясаемые человеческими страстями уж… и не знаем мы, что вам и снится…».

До чего же в таком красивом с виду городе оказалось много говна! Да простит мне настраданный читатель мою человеческую несдержанность, но действительно много. Грязь человеская потоком смрадных банкиров в жуткой слизи лжи «света» и «золота» зловонным потоком истекала сквозь всё. Только тот, кто был настоящим, добрым и беззаветно преданным доктором, сможет понять грандиозность ломки отравленного идеей безмерного кайфа наркомана, которому приходится менять весь гной псевдозолота в изорванных одноразово-вечными шприцами венах на чистую, живую, человеческую, болеобильную кровь. Нью-Йорк не хотел умирать. На помощь ему были выдвинуты лучшие умы человечества и вседоступные технические средства. Соединённые штаты ещё раз соединились в порыве основопотрясающего страха и исторгли вердикт – Нью-Йорка не было. Никогда. Видимо не могло быть одновременно и здоровой экономики и обосравшегося Нью-Йорка.

А Фёдор, по детски Федотка, уходил с Че и Гарсиа в горы на далёкий измученный Запад. С ними шла только маленькая девочка с глазами окончательной Офелии и с всё более редкими повадками затравленной суперзвезды…

- На здоровье! – прокомментировал аминозиновую сласть Параноику под хвост из угла Полиглот.

- А мине?? – попросил Фёдор Жук.

- Тебе-то за что? – зачем-то пожалел санитар то ли Фёдора, то ли аминозину.

- Хоть чуток! – увещевал жалобного санитара Федька.

- Не хрен! – коротко порешил санитар.

- Со смеху тут окочуришься, - справедливо заметил с соседней койки Урод. – Тот просил не дают, тот и не просил ничего, а напхали полну сраку, так и лежит…

И тогда ко всем сразу обратился Герасим:

- Му-му!

- Чего ты, Гера́нька, мычишь, как коров? – обратил внимание неутоленный Фёдор Кузьмич. – Али чуду хотишь рассказать?

- Му-му! – поддержал Герасим.

- А вот не надо бы этого, Ге́ранька! – попросил тогда слишком Федяй. – У тебя чуды тягостные. – Лучше чуду вкалбасю вам я!

- Му! – обрадовался сразу Герасим и обнищал умишкой на озарившемся сразу лице.

Параноик совсем попритих, озадачился Геродот и перешёл на приём Голос Америки, душою воспрял Алишер Навои и все бы выстыли, да пробирался один где-то далеко в своём непонятном для всех пути Почтальон.

- Чуда значит была, - пояснил собравшимся Фёдор. – По зиме. Один хер по лесу шёл.

- Кто? – не понял Полковник.

- Дед Пехто, - проветрил рассказчик. – Один мужик, говорю по лесу идёт, а кругом зима. Такая, что аж жопа мёрзнет, хоть он и в валенках. Ну а он один хер значит идёт. Ему тот мороз, как нам с вами абрикосы – до сраки.

- Понятно, - сказал Полковник – Во пиздец!

- Слов нету – пиздец. Бы ему, если бы тут не случилась ночь. А ночь как случилась, то у мужика может от перемены цвета на небе, а может ещё от чего, но мысль пришла. Думает, бля, тут замёрзнешь, как дятел какой, а можно бы допустим было сидеть где-нибудь на печи, в телевизор втыкать и мордой бы быть нарядным, а не таким как сейчас. Потом думает, стой, это ты чего-то не то думаешь, потому что пятнадцатый ноль-ноль век или максимум половина шестнадцатого, понтов короче ноль и телевизорам просто неоткуда браться пока ещё лет триста-четыреста. Мужик тот сел тогда на пенёк и заплакал. А пенёк ему и говорит: «Встань, козёл, тяжело ж!». Мужик не понял даже сперва откуда это ему велят и чуть не обосрался. Но пенёк воткнул, видимо, чем дело пахнет, и не стал его дальше пугать. «Поднимись», говорит, «Другом будь. Я за это три твои желания исполню». Тут мужик сразу соображалистый стал, как за желания речь пошла. Пердак свой с пенька-фокусника поднял и говорит «Телевизор хочу!». «А ты не ебанулся слегка? В шестнадцатый-то век?», только и поинтересовался пенёк, но технику выдал. И законную охеренно. С автономным питанием и плоскую как доска. Ну мужик и отпал. Сразу побежал в лес, на ёлку телик повесил, нашёл пенёк человеческий, чтоб не кричал и не грозился бы и давай в тему втыкать. «Рыглс! Спермент! Бля-а-а! Пиздец!», тема вроде с автопереводом идёт, а непонятно один хрен ни хера. А рылы всё равно местами прикольные и мужик наставился вплотную зырить, делов пока нет, пока типа зима и огурцы не надо сажать. Он пиздюк был вообще-то порядочный тот мужик, он и когда надо было сажать огурцы не сажал ни хуя, ну да хуй с ним, он зато когда жрать пора приходила посоревноваться мог. Вот сидит значит и втыкает в цвет. Репа у него от этого разноцветная, довольная, а не то что когда по лесу шёл с голой сракой. А тут медведь. «Рры…», да «рры…», один хуй непонятно чего говорит, а только грозно. «Хули там “рры…”», думает мужик, «Был бы, бля, царь зверей, ну тогда б и рычал, а то ходют тут – портют симфонию!». Бля-урод какой-то, а ни хуя не медведь! И хуй с ним – не трогать решил. А медведь заёбует и заёбует, то ли телевизора не видел никогда, то ли просто голова от хронического пережору чешется и знобит. То так просто по ебальнику мужика заденет, а то вовсе сядет поперёк сцены – смотри! «И хули мне вот это жопа твоя поуставилась!», думает тогда мужик, да и помехи лицу начали надоедать, больно же. Короче ставит раком того медведя тогда и отпускает ему наиживописнейший пендаль. Медведь откатился чуть-чуть, метров на сто, а потом возвратился и думает «И чего я мужика обижал? Он же нормальный пацан. У него телевизор вон цветной, не то что у остальных мудопроёбов – керосину хуй к лампочке выпросишь». И садится мирно тогда, рядом, а не поперёк и начинает мирно тоже себе в тему втыкать. А тема понятно телевизионная совсем, не то шо там кина или мультики безобидные, а скачет какая-то херня, вся в глазах мельтешит и на ебало кидается. Так что медведь снова чуть мужику по ебальнику не заехал. Ну да вспомнил о стометровку ещё прокувыркаться и говорит по-товарищески: