Александр Рогожкин - Особенности национальной охоты

На бегу он огляделся, ища генерала. Того во дворе не было: он все еще плескался в воде неподалеку от баньки.

Сергей Олегович забежал в дом, схватил ружье. Затем принялся искать патроны. Почему-то ему на глаза попадались только с дробью. Но вот, наконец, он нашел с пулями. Когда же стал заряжать стволы, у него от волнения сильно дрожали руки: все никак не мог попасть гильзой в отверстие. Справившись с ружьем, Сергей Олегович еще несколько патронов ссыпал в карман великоватых ему брюк — про запас, на всякий случай…

Он уже было совсем решился выйти из избы, как ему на глаза попалась каморка Кузьмича, где тот хранил всякий мусор. Он вспомнил, что там егерь держит самогон — и заглянул туда. Все пространство помещения было забито какими-то коробками и банками. По стенам висели старые и новые сети.

Сергей Олегович нашел огромную бутыль с самогоном. Стакана нигде не было видно, зато неподалеку валялась большая алюминиевая кружка. Он взял ее, выдул изнутри пыль и налил в нее почти доверху самогонки.

Затем выдохнул из легких воздух… сделал шаг в сторону, устраиваясь поудобнее, хлястик на чужих брюках за что-то зацепился… Он почувствовал это, дернулся — не помогло. Он дернулся сильнее… Попытался повернуться и посмотреть, в чем дело, но застрял крепко. Брюки зацепились за линь спасательного десятиместного плота. Он рукой нащупал сзади себя линь, но, не поняв, что это, с силой дернул, пытаясь освободиться… За спиной его громко ухнуло, крышка плота отскочила вверх. Моментально все тесное пространство каморки заполнилось надувным плотом.

Сергей Олегович еще не успел понять, что происходит, как в считанные секунды его развернуло и отбросило к бревенчатой стене; что-то еще шипело, вдавливая его тело все сильнее и сильнее в дерево… Он попытался освободиться, но плот прочно прижал его к стене, не оставив и миллиметра для маневров.

Сергей Олегович дико закричал, но голос его быстро потонул в заполненном плотом пространстве…

Тем временем оставшиеся в парилке по-прежнему крепко держали дверь и вслушивались в то, что происходит за нею.

— Что-то он долго не идет… — прошептал Соловейчик.

Филя вдруг вскочил и громко залаял.

— Тс-сс!!! — набросились на пса Кузьмич и Женя.

Филя извивался в их руках, стараясь освободиться, рвался к двери. Вдруг дверь подалась внутрь парилки…

Мужики оставили орущего пса и дружно навалились на нее. Филя исходил истошным лаем; на дверь напирали с такой силой, что держать ее было трудно даже вдвоем.

— Помогай! — рявкнул Кузьмич.

Раймо бросился к ним на помощь. Дверь медленно, но все же открывалась. Филя уже даже не просто лаял, он заходился в лае! Ноги у мужиков скользили по мокрому мыльному полу… За дверью что-то ревело и сопело… Жилы на руках у Кузьмича напряглись; он орал что-то несусветное, страшно ругался…

Дверь раскрывалась все шире и шире. Вот уже образовалась щель, в которую можно было протиснуться худому человеку или ребенку. Все понимали, что им не выстоять. Надо было придумывать что-то другое…

Соловейчик бросился к чану с кипятком, зачерпнул там полную шайку и заорал: “Отпускай!”.

Кузьмич схватил валяющееся под ногами полено и отпрянул в сторону. Женя отскочил следом за ним. Только Раймо остался, пытаясь сдержать напор, но его легко отбросило в глубь парилки…

Лева хлестнул кипятком в открытый проем дверей — в клубах пара раздался рев… Кузьмич подскочил и поленом ударил по голове показавшийся из пара мощный силуэт…

Это был Михалыч. После удара поленом он перестал орать благим матом и медленно осел на пол.

Все застыли, пораженные увиденным и сотворенным.

Первым очнулся Филя: он стремглав выскочил из бани на улицу. Остальные бросились к генералу, который не подавал никаких признаков жизни. Вчетвером подняли его мощное тело, потащили к воде. Кожа его была кроваво-алого цвета. Пока опускали Михалыча в воду, пока старались привести его в сознание, прошло минут десять — пятнадцать. Лева суетился вокруг, ужасаясь содеянному, и все пытался подуть на ошпаренные участки генеральского тела.

Раймо вернулся к бане. В полумраке предбанника под лавкой лежала туша медведя. Он нагнулся над ним и услышал пьяное сопение спящего зверя.

Наконец Михалыч пришел в себя. Он сам сел в воде и глубоко задышал. Веки его приоткрылись, взгляд вскоре приобрел осмысленность.

— Михалыч! — заорал Кузьмич. — Мы ж думали — медведь это!.. Прет и прет, не сдержать!..