Аркадий Аверченко: Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

— Дрезденъ славится своими кабарэ, господа, въ которыхъ пикантность столь же гармонично сливается съ веселіемъ, сколь… сколь…

— Спросите у шуцмана, Сандерсъ, — устало попросилъ Мифасовъ.

— Вонъ, кажется, стоитъ одинъ… самоваръ. Ну-ка, Сандерсъ.

Я подошелъ къ похожему на тяжелый спиртовой самоваръ шуцману и учтиво поклонился.

— Добрый вечеръ, херръ шуцманъ… Херръ шуцманъ, будьте такъ добры, укажите что нибудь пикантное.

— Пикантное, — тупо повторилъ шуцманъ.

— Да, да… Такое — знаете? — Я щелкнулъ пальцемъ, потомъ сдвинулъ шляпу.

Мозгъ шуцмана слабо скрипнулъ.

— Вы не умѣете объяснять, Сандерсъ, — выстуступилъ нетерпѣливо Мифасовъ. — Херръ шуцманъ!.. Пикантность?.. А? херръ шуцманъ! Ну-ну… Люстигъ, херръ шуцманъ, люстигъ… Вотъ, вотъ…

Онъ дергалъ колѣнками, трясъ головой съ видомъ шутника, стаскивавшаго съ мѣста пьянаго… Шуцманъ не двигался.

— Можетъ быть, ткнуть пальцемъ? — предложилъ Южакинъ. — Держись, Мифасовъ, держись… херръ шуцманъ! Зеръ пикантишь.

Онъ схватилъ пьянаго за другой бокъ.

— Зеръ пикантишь, херръ шуцманъ… Сандерсъ, подсказывай…

— Сандерсъ!

— Этвасъ, Южакинъ, этвасъ… — Что нибудь.

— Этвасъ зеръ пикантишь! — бодро закричалъ онъ, и оба они со свѣжими силами набросились на шуцмана.

Они фальшиво смѣялись, дѣлали заманчивыя гримасы, щелкали себя по воротничкамъ и танцовали матчишъ, образуя группу, похожую, со стороны, на искушеніе св. Антонія.

Наконецъ, онъ понялъ. Съ удовольствіемъ взглянулъ на изогнутую фигуру Южакина, и его строгое лицо озарилось плутоватой улыбкой.

— А, — сказалъ онъ. — Теперь я понимаю. Молодые люди хотятъ повеселиться? Что нибудь такое?.. Острое!.. Пикантное!.. О, да… Молодымъ людямъ это всегда забавно…

Онъ тихо засмѣялся и подмигнулъ Южакину.

— Вторая улица — направо. Кабарэ.

— А весело? — переспросилъ осторожный Мифасовъ.

Шуцманъ съ трудомъ удержался, чтобы не потрепать его по плечу, и успокоительно сказалъ:

— Очень… О, очень… Немного того… вы понимаете? — Не совсѣмъ… гм! Кабарэ… съ дамами.

— Много дамъ? — освѣдомился подозрительно Южакинъ.

— Хватитъ, — многозначительно хихикнулъ шуцманъ.

— И тамъ… весело?

Онъ загадочно улыбнулся.

— Идите, будете довольны. Лучшее кабарэ… Немного… этого, гм!.. но для молодыхъ людей… Понимаете?..

Онъ не хотѣлъ больше объ этомъ говорить и, скромно прикрывъ ротъ, сдѣлалъ подъ козырекъ.

— Тонкая бестія! — одобрилъ Южакинъ. — Знаетъ, гдѣ раки зимуютъ… Данке, херръ шуцманъ!

— Битте-дритте, — отвѣтилъ за него Крысаковъ.

Смыслъ этого гармоничнаго сочетанія навѣки остался его секретомъ.

Мы вступили въ большой, накуренный залъ и выбрали себѣ столикъ противъ небольшой, но уютной эстрады.

— Наконецъ-то мы попали, куда нужно, — воскликнулъ просіявшій Мифасовъ. — Кабарэ — моя стихія.

— Повеселимся! — потерь руки Южакинъ. — Господа, кто что будетъ ѣсть?

— Я — ничего, — сказалъ Крысаковъ…

— Съѣли бы, — жалобно попросили мы. — Очень ѣсть хочется… Закажите для себя. Крысаковъ… Что такое?!

Со стороны Мифасова раздался тихій, болѣзненный стонъ.

— Дѣти, — еле проговорилъ онъ. — Здѣсь дѣти…

Мы задрожали.

— Гдѣ? — Спросилъ хрипло Южакинъ. — Всякія шутки имѣютъ свои границы, Мифасовъ.

— И солдаты, — прибавилъ Крысаковъ.

Это была правда.

Тутъ и тамъ виднѣлись маленькія головы, скрытыя большими пивными кружками — съ блестящими глазками по бокамъ.

— Однако, на эстрадѣ женщина, — стараясь быть сдержаннымъ, сказалъ Южакинъ.

Только вѣрный инстинктъ этого человѣка могъ угадать полъ бѣднаго созданія въ большомъ декольтэ и короткой юбочкѣ.

— Однако, на эстрадѣ женщина, — стараясь быть сдержаннымъ, сказалъ Южакинъ.

Словно въ благодарность за это опредѣленіе созданіе запѣло легкую шансонетку, маленькимъ, но пріятнымъ голоскомъ, задвигало короткими ножками и руками.

— Уйти бы, братцы, — несмѣло прэдложилъ Крысаковъ. — Разжалобитъ она насъ. Ей-Богу.

— Кажется, сейчасъ будетъ неприлично, — предупредил я.

Маленькое существо приподняло юбочку и высоко выкинуло одну изъ булочекъ, замѣнявшихъ ей ноги.

Два солдата стыдливо прыснули въ кружки, а одинъ изъ малышей разразился радостнымъ воплемъ.

— Мама! — жалобно позвалъ Крысаковъ. — Дѣтство, чего то, вспомнилъ, — конфузливо пояснилъ онъ.