Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)

– Но я должен вас предупредить, что у меня денег нет, и расходы…

– Помилуйте, господин Практикан! Вы делаете доброе дело, при чем тут расходы?… Вы обсудите все с Маш-Касемом. Затраты мы полностью берем на себя.

Асадолла-мирза кивнул мне, и мы с ним вышли из подвала. Азиз ос-Салтане и дядюшка слушали, приникнув к оконцу. Асадолла-мирза хотел сказать что-то, но Азиз ос-Салтане знаком велела ему молчать. Внимая разговору Практикана с Маш-Касемом, она ворчала себе под нос:

– Ишь жадина! Бесстыжий, две тысячи туманов хочет…

Асадолла-мирза тихонько сказал:

– Стоит дать, ханум… Дешевле-то едва ли кого-нибудь найдем.

Азиз ос-Салтане не отрывалась от окна. Вдруг она дернулась и сердито прошипела:

– Чтоб его, подлеца – он еще меня чернит! Пусть только уладится это дело с девочкой – я ему покажу «хитрую заразу»! Чтоб ему сдохнуть, плешаку этому!

Немного позже заседание было продолжено в комнате Дустали-хана. Практикан Гиясабади в почтительной позе, опустив голову, сидел на ковре.

Дядюшка Наполеон начал:

– Господин Практикан, я надеюсь, вам известно, что вы вступаете в родство с почтенным и благородным семейством и что вам надо стараться, чтобы в течение означенного времени ваше поведение и поступки не нанесли ущерба нашей чести.

– Я ваш покорный слуга. Разве я посмею что-нибудь не так сделать.

– А как насчет дома? – спросил Асадолла-мирза. Слова его были обращены к дядюшке, и тот ответил:

– Конечно, надобно подумать о доме, где…

– Как же! – воскликнула Азиз ос-Салтане. – Разве я могу отпустить от себя дочку? Господин Практикан должен переехать к нам… Верхние комнаты свободны, я там все приготовлю.

Практикан, не подымая глаз, проговорил:

– Как перед богом, ага, – у меня ведь мать есть, не могу же я ее одну оставить…

– Хорошо, вы привезете вашу матушку с собой, – сказал Асадолла-мирза.

Дустали-хан так и подскочил:

– Зачем глупости болтать, Асадолла? Как это – в наш дом…

– Другого выхода нет, Дустали! – заявил Асадолла, и в голосе его прозвучали злорадные нотки. – Не может же господин Гиясабади оставить без присмотра старую больную мать.

Тут Практикан сам вступил в разговор:

– Да, ага, я человек одинокий, мать моя уже старая, работать не может… С сестрой вдовой…

– У вас и сестра есть? – блеснул глазами Асадолла-мирза. – Сколько ей лет? Чем она занимается?

– Ох, как перед богом – два года назад замуж выдали, а в прошлом году муж ее под машину попал. Сейчас она в кафе выступает – поет.

– Что?! В кафе?… – В один голос воскликнули дядюшка, Дустали-хан и Азиз ос-Салтане. Но Асадолла-мирза не дал им вмешаться:

– Ну-ну, молодец! Бог даст… Ну ладно, выясняется, что с вами еще молодая незамужняя женщина, которую в этом городе богу не поручишь… Господин Гиясабади прав.

– Асадолла, можешь ты закрыть свой поганый рот? – завопил Дустали-хан.

– Моменто, моменто, вы, значит, хотели бы, чтобы господин Практикан оставил мать и сестру и перебрался в качестве зятя в ваш дом?… Ну, если он на это согласен – чего же лучше… Меня это вообще не касается.

Практикан встал:

– Нет, похоже, что я не приглянулся этому господину… Не могу я покинуть двух женщин – одну старую больную, другую молодую – на волю божью… Я ухожу.

Маш-Касем бросился к нему:

– Куда, милок… Садись… Ты его слова в расчет не бери – как ханум скажет, так и будет.

Азиз ос-Салтане, делая вид, что вытирает слезы, выдавила:

– Я в память о покойной матушке на все готова…

– Ханум, ты понимаешь, что говоришь? – взревел Дустали-хан. – Практикан, старуха мать и сестра-певичка в нашем доме!…

Практикан второй раз собрался уходить:

– С вашего разрешения, я пойду… Я не могу слушать, чтобы о моей матери и сестре дурно говорили.

Его опять усадили на место, и Асадолла-мирза закричал:

– А ты, Дустали, потише! Или, может, ты предпочитаешь, чтобы мы снова начали расследование и нашли отца ребенка? А потом привели его и заставили жениться?

Дустали-хан в ярости стиснул зубы и прошипел:

– Как вы считаете нужным.

Бракосочетание решили назначить на вечер под пятницу. Однако Практикан настаивал, чтобы из уважения к его матери, дали ей прийти посвататься.

– Да, – согласился Асадолла-мирза, – но тогда уж пусть она изволит пожаловать прямо сегодня. И сестрицу тоже приводите. Мы теперь свои люди.

Практикан уже было отправился в путь, но, сделав несколько шагов, вернулся:

– Только смею вам доложить, то обстоятельство насчет Луристанской кампании должно остаться между нами. Об этом моем изъяне никому на свете неизвестно. Если когда-нибудь где-нибудь это выйдет наружу – будет урон для чести вашей девушки и моей чести тоже… И про беременность ханум при моей матери не поминайте – если мать узнает, едва ли даст согласие.