Илья Пиковский - Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

Концепция перестройки, по Пиковскому, заключается в том, чтобы путь к изобилию сделать «культурным», отказав­шись от пути «дикого и смрадного». Это удивительно пере­кликается с рассуждениями великого психолога К. Г. Юнга о диалектике богатства и счастья. Юнг анализирует состояние человека, который «живет в хорошо спланированном и гиги­енически оборудованном доме», но душа обитателя этого дома не вкушает тот же порядок и опрятность, что и обслуживаю­щий внешнюю жизнь дом.

Пиковский сделал сверхзадачей романа вопрос о культуре в самом глубоком и глубинном смысле этого слова. Невольно сравниваю рассказ Зощенко «Прелести культуры»: там «воп­рос культуры — собачий вопрос», а именно «сымать или не сымать польта в театре?» Илья Пиковский мечтает об обще­стве тотально богатом и тотально духовном.

Итоговый комплемент Илье Львовичу я хочу сказать в виде старомодного: «Браво!».

Елена ШЕЛЕСТОВА

Берлянчика похитили из больничной палаты прямо в чём он был: в застиранных байковых штанах на резиночке, трижды завязанной уз­лом, чтобы они не падали с него; в пижамной куртке с одной поломанной пуговицей и французской булавкой вместо другой и стоп­танных войлочных шлёпанцах. Его разбудили среди сна, залепили рот пластырем и вытащили через окно первого этажа. Всё было сделано так тихо, легко и быстро, что сосед Додика по палате Алик Горчак, уви­дев какие-то тени в лунном проёме окна, сладко зевнул: «Додик, ос­тавь мои сигареты!» — и снова тяжело захрапел. Он, очевидно, решил в полусне, что Берлянчика уносят ангелы вместе с его пачкой «Маль­боро».

В больнице Горчак оказался не столько по причине разных не­дугов, как в силу семейных обстоятельств. У него была ревнивая же­на, взявшая под контроль каждую его свободную минуту, и поэтому он с радостью лёг в больницу за компанию с Берлянчиком. Здесь он мог спокойно находиться в обществе симпатичных сестричек, не опа­саясь изнурительных скандалов. Накануне его готовили к рентгену и должны были очистить желудок, но не нашли наконечника для клиз­мы и предложили купить его за наличные. У больного такой суммы не нашлось. «Позвольте, — удивился врач. — Я знаю, что вы генеральный директор акционерного общества «Монако»?!

— Да, — ответил Горчак. — Но я не держу наличных денег. Инф­ляция! У меня всё в материалах, всё в товаре… Я могу дать вам обои, трубы или женские колготки...

Теперь он спал беспокойным сном, встревоженный теми кабаль­ными условиями, на которых согласился делать клизму. А Додика уса­дили в белоснежную «Хонду» и, петляя между домами и боковыми улочками, вывезли в какой-то глухой дачный район.

Машина остановилась у старинных металлических ворот с кован­ными пиками и вензелями, которые были украдены в доме на Пушкинс­кой. Это было красивое трёх­этажное здание, которое ещё при первом чтении проекта «Закона о приватизации» радовало глаз своими пузаты­ми балкончиками, сандриками и лепными карнизами, но уже к концу дебатов в парламенте, пришло в аварийное состояние: теперь оно стояло с проломанной крышей, заколоченными окнами и зловонной под­воротней, в которой среди хлама и мусора бегали ленивые нувориши-коты.

Двое дюжих молодых парней вытащили Берлянчика из машины и, подхватив под руки, легко, как перышко, понесли в двухэтажный особняк. В воздухе пахло сыростью, и стоял йодистый запах прелой листвы и гнилого ореха. Додик плыл над цветочными клумбами, мыча залепленным ртом, поджав ноги в стоптанных шлёпанцах и усиленно потирая пятку о пятку — таким образом он грел полуголые конечнос­ти, надеясь спастись от простуды. Его внесли в помещение, очевид­но, спальню, и бросили на узорчатый паркетный пол. «Что с ним ка­нителиться? — сказал один из парней. — Давай тюкнем по голове и выбросим в море!»

«Успеется!» — ответил второй. Он проверил надёжность оконных решёток и, пнув Берлянчика ногой, спустился к машине, уведя това­рища за собой. Додик услышал двойной поворот ключа в бронированной двери и обессилено растянулся…

Теперь мы вернёмся к тем причинам, которые привели Берлянчика к этому ужасному финалу.

Великий пафос перестройки, всколыхнувший восторженные души передовой и демократической части страны, ярче всех выразил сосед Додика Берлянчика по лестничной клетке, городской бандит и вышиба­ла Костя Кацап. «Если рынок, — говорил он, загадочно щурясь и сверля воздух узловатым пальцем, — то, значит, у людей появятся деньги и, значит, будет, что у них отбирать. Додик, я правильно рассуждаю или нет?»