Том Шарп - Звездный час Уилта

– Что пропишете?

– Мочегонное.

– Очень мне нужно ваше мочегонное.. Я и без него за ночь по два раза бегаю.

– Ну так не пейте столько. И для давления лучше.

– Чего? Вы же сами сказали, что я заболел оттого, что гиперпретензиями замучили. А лучший способ позабыть обо всяких претензиях – зайти в кабак, пропустить пару кружек…

– Четыре пары, – поправил врач. которому случалось встречать Флинта в кабаке. – Все-таки пейте поменьше. Заодно похудеете.

– И стану реже бегать в сортир? Гм. Непонятно: даете мне лекарство, чтобы я больше писал, а пить велите поменьше.

Флинт ушел в недоумении. Даже врач не сумел объяснить ему, как действуют бетаблокаторы. Сказал только, что они помогут и что Флинту придется принимать их всю жизнь.

Через месяц уже сам Флинт рассказывал врачу, как действуют таблетки.

– Даже на машинке печатать не могу, – жало вался он. показывая огромные ручищи с бледными пальцами. – Вот посмотрите. Прямо сельдерей вареный, а не пальцы.

– Так и должно быть. Побочный эффект. Я вам выпишу одно лекарство, и все пройдет.

Флинт встревожился:

– Хватит с меня писючих таблеток. Они из меня почти всю воду выкачали. А с пальцами – это, наверное, оттого, что я весь день на работе кручусь, как белка в колесе, крови и не остается. Если бы только это. Другой раз на допросе обрабатываю какого-нибудь гада, он уже вот-вот расколется, а меня вдруг как прихватит. Они мне работать мешают, ваши таблетки.

Доктор недоверчиво посмотрел на инспектора и с тоской вспомнил те времена, когда больные не огрызались по всякому поводу, а полицейские были совсем другими. К тому же выражение «обрабатывать гада» врачу не понравилось.

– Ладно. Попробуем вас пользовать другим лекарством.

– Чего? – взревел Флинт так, что врач отшатнулся. – Меня использовать лекарством? Интересно, кому вы меня пропишете! Вы должны меня лечить, а не использовать. И потом, что значит «попробуем»? Я вам не собака, чтобы ставить на мне опыты!

– Конечно, не собака, – успокоил врач и сел писать рецепт. Он снова выписал бетаблокаторы и диуретики, но под другим названием, удвоил дозу бетаблокаторов и добавил лекарство для пальцев. Флинт сбегал за лекарствами и вернулся на работу. чувствуя себя как ходячая аптечка.

А неделю спустя Флинт уже не мог внятно ответить на вопрос, как он себя чувствует. Как-то сержант Йейтс неосторожно осведомился о его здоровье.

– Хреново, – буркнул инспектор. – За полтора месяца пропустил через себя больше воды, чем Асуанская плотина. Знаешь, что я понял? В нашем долбанном захолустье не хватает общественных уборных.

– Не может быть, – усомнился Йейтс, у которого с этими заведениями были свои счеты. Однажды, выйдя на охоту за любителем подглядывать в кабинки общественных уборных, сержант в штатском так добросовестно пасся в уборной возле кинотеатра, что какой-то констебль принял его самого за такого любителя и отвел в участок.

– А вот и может, – отрезал Флинт. – Вчера меня прихватило на Кантон-стрит. Ищу уборную. Думаешь, нашел? Черта с два. Завернул в проулок, приспособился – а там какая-то баба белье вешает. Еле улизнул. Ох, заметут меня как-нибудь за эксгибиционизм.

– Кстати, об эксгибиционисте. Он опять появился, на этот раз возле речки. Напугал даму пятидесяти лет.

– Это посерьезней, чем возня с уилтовыми подлянками и мистером Биркеншоу. Пострадавшая его разглядела?

– Говорит, разглядела, но плохо. Она смотрела с другого берега. Ей показалось, он не очень длинный.

– Кто не очень длинный?

– Не кто, а что?

– Что? Что? – заорал Флинт. – Мне до его хрена дела нет, я про его рожу спрашиваю. Как мы, по-твоему, должны опознавать этого психа? Спустим с подозреваемых штаны, а пострадавшие ходи и разглядывай? Этак ты еще вздумаешь составлять фоторобот на каждый пенис.

– Лица она не видела. Он опустил голову.

– Мочился, небось. Его, наверно, тоже пичкают долбанными таблетками. Ладно, не видела, – и не надо. Так я и поверил показаниям пятидесятилетней стервы. Бабы в этом возрасте хуже мартовских кошек. По себе знаю: у моей старухи все одно на уме. Я ей объясняю, что мне сбивают давление, врачуга поганый так залечил, что у меня уже и не встает. Так она знаешь что удумала?

– Не знаю, – сказал сержант, а про себя добавил: «И знать не хочу» Он терпеть не мог, когда Флинт начинал распространяться о своей интимной жизни. Неужели находятся такие бедняжки, которые при виде инспектора способны возбуждаться?