Михаил Крюков - Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

– Охренеть, – сказал генерал. – Убежал трезвым майором, вернулся в стельку прапорщиком… А уйдёт рядовым.

– Эх ты, сфолочь, – горько сказал бедолага Эдику, на что получил ещё один поцелуй.

На реке Урал, в той местности, где расположился штаб учений, мостов не было. Переправлялись на небольшом понтоне, управляемом моторной лодкой. Однажды, когда резервы горячительного у нас иссякли, бросили мы жребий, и послали меня с Мишей Робеспьером в деревню. За ним, родимым. Пошли мы вниз по течению и решили воспользоваться услугами переправы. Лодочник был слегка пьян, лежал на берегу, посасывая папироску, разглядывал облака и тренькал на гитаре. На вопрос, как можно переправиться, заявил:

– А никак, бензину не осталось.

– Ждёшь, пока подвезут?

– Жду.

– И когда?

– Хрен его знает. Может, и вообще не подвезут.

– Как так?

– А кто знает, что подвезти надоть? Никто! Рации у меня нету.

– Так чего лежишь? Телепатируешь?

– Слушьте, пацаны, – давайте, идите, я вам служить Отчизне не мешаю, так и вы мне не мешайте, – с раздражением заявил лодочник и, развернувшись к нам жопой, дал понять, что диспут себя исчерпал.

Мы переглянулись, пожали плечами и полезли в лодку, чтобы, значит, на вёслах ехать. Лодочник лениво вернулся в исходное положение, закурил другую папиросу и, покручивая её между пальцами, спросил:

– А куда это вы?

– За самогоном, лодочник, за самогоном.

– Ну вы, мля, артисты. Это куда ж вы за самогоном собрались?

– В деревню, куда ж ещё.

– Эки придуры, не дадут вам в деревне, народ боится. Участковый липарда очкастого по телевизору обсмотрелся, своих же кумовьёв в район сдаёт. Теперь самогон тока в подполье есть.

– Леопарду обсмотрелся?

– Угу, его, пятнистого.

– Ну, и где подполье тут у вас?

– Как где? У меня…

– ?!

– Дык, все знают, как кому что надо – на переправе есть.

– Батя, родной, а почему на переправе-то?

– Потому как, ежели, значит, за седалище органы захотят брать – бутыль в воду и ауфидерзейн. Нету, значить, вещдоков-то. Понятно?

– Понятно, лодочник. И что, много уже выбросил?

– Много, мля, много, – загрустил речных перевозок мастер.

– А достать?

– Достать? Экий умник! Достать! Без тебя достают. Витька, участкового сынишка, и достаёт.

– То есть как это? И участковый знает?

– Знает, знает, мил человек. Участковый всё знает. Он меня как будто специально пужает, я как будто специально пужаюсь, вещдок выкидываю, а сынок его и достаёт в свободное от дел время.

– Рэкет, короче, – заключил Мишка Робеспьер, знакомый с современными методами кооперации не понаслышке.

– Чаво? – удивился лодочник, услышав незнакомое дотоле слово.

– Рэкет, я говорю, ну, вроде как крыша. Ты ему дань на лапу, а он за это глаза отводит. Щас явление такое распространено. Ты ему платишь, а он тебя охраняет от посягательств других структур. А бывает, более сильный приходит, кулачищем размахивает. Ты, значит, теперь ему дань платишь, а он с твоей бывшей крышей сам разбирается.

– Дань, говоришь? Это что ж, как в средние века татаро-монголам?

– Ну, вроде, так выходит, батя.

– Чингисхан хренов, – задумчиво пробормотал лодочник и вынул ещё одну папиросу.

Факт идентификации сброса вещдоков как выплаты побора взволновал паромщика до глубины души. Мы с Мишкой ещё потоптались, да подумали.

– А что, отец, сейчас есть товар-то?

– Сейчас нету. Мне вечером приносят. Да только вы знаете что, сынки, хрен с ним, с рэкетом с этим. Лучше уж вам, а не супостату. Хрен ему в нос, значит. Лучше Вооружённым Силам, чем внутренним органам. Я вам место покажу, ныряйте, да вынимайте.

Нам было холодно, посинели мы, да только овчинка выделки стоила. Скоро под прибрежной ивушкой нарисовалась трёхлитровая банка, а потом ещё одна. Затем на противоположном берегу мотороллер показался. Седок спешился, из-под ладошки на наши упражнения смотрит.

– Эй, дядь Паша (это к лодочнику), беспорядки тут у тебя.

– Да не, Витюш, ажур полный. Пацаны излишки производства собирают.

– Мы, дядь Паша, так не договаривались. Меры принимать будем.

Лодочник приподнялся и широким жестом указал на ровненький рядок стволов Т-72, выглядывающий из-за холма и на часового с АК, беспечно прогуливающегося по откосу.

– Да ты, Витюш, не шуми, не шуми. У меня теперь, понял, крыша новая имеется.

Мишка сидел у окна и, не вынимая сигареты изо рта, стругал картошку. По замыслу Маришки, жены капитана Климова, Мишка должен был картошку чистить, но его руки были издавна заточены под обслуживание бронетехники, и из-под ножа выходили одинаковые правильные кубики. Артурчик, высунув язык, старательно обжигал свежеотловленных хозяином куропаток, нудно отмечая, что «воняет и стреляет, а ляжки похожи на ляжки голой бабы». Игорь Пермяков горько плакал, но геройски шинковал лук. Маришка прибегала, гремела крышками кастрюль, помешивала содержимое, потом скептически поглядывала на лейтенантов, занятых освоением основ гастрономического искусства, помахивала головой и исчезала. Было утро, и свободные от службы руки занимались приготовлением праздничного банкета. Сам хозяин, Андрей Климов, ещё затемно уехал на личном мотороллере в Колодки купить целого поросёнка, сулившего стать гвоздём стола.