Михаил Крюков - Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

Очень уж удачно он шёл. Буквально сделать две врезки по стене и готово, даже не надо отсоединять, возиться с концами – вон, две распредкоробочки призывно выпукляются запылёнными крышечками. Ваня полез на стремянку и приготовился ткнуть трубкой, проверить наличие линии.

– Вжик!!! Пробежал импульс, и часы на фирме отсчитали ещё одну минуту приближения светлого будущего. Ваня неторопливо сунулся, но в ответ уже была тишина.

– Надо бы тестером проверить, – мелькнула у него мысль, и он стал распутывать штекера.

– Вжик!!! Успел проскочить следующий, и целую минуту, пока Ваня измерял на разных диапазонах, провода подло и глухо молчали, как будто замкнув ноль на массу. Такая же картина была и во второй коробочке.

– Готово, распишитесь.

Инженер подмахнул бумажку, не глядя в объем работ и метраж проводов. А по стенам НИИ уже змеилась пересёкшаяся на одном, отдельно взятом номере, телефонка и часовая проводка. И каждый импульс при наборе номера или при входящем звонке ускорял время в одном отдельно взятом кусочке нашей удивительной страны.

P.S. Отдельное спасибо ПВОшнику за высказанные замечания, исправления, добавления по данной истории.

Самое начало восьмидесятых. Славная осень. Здоровый, ядрёный (ну, не совсем ещё) пятнадцатилетний оболтус (я) околачивается у своего подъезда. Подъезжает, как мне в детстве объясняли, самая быстрая в мире машина – военный «козёл». Оттуда выскакивают два солдатика, наш сосед прапорщик Шевчук, и бережно достают укрытое шинелью тело.

Тоже сосед и лучший друг отца, капитан Алипченко… В тот момент я ясно понял, какое выражение лица должно быть у того, о ком пишут, что он «смертию смерть поправ». Это было нечто среднее между покоем, достоинством и выражением «накося, выкуси». Сейчас для этого достаточно показать недоброжелателям средний палец , но тогда этого жеста ещё не знали. В голове у меня услужливо закрутилось утёсовское «А он лежал, шинелкою покрытый…» и ещё какая-то хренотень.

Тем временем, очень осторожно капитанское тело понесли в дом. И тут меня пробило: да это же Шекспир! Финал «Гамлета»! И громко, вслух, я процитировал:

При слове «капитан» тело задёргалось. Лицо его изменило выражение на беспокойное, но ненадолго. И тут прапорщик Шевчук, кряхтя, произнёс : «Не капитан. Майор. Он теперь майор Алипченко. Отцу скажешь, что в восемь ждём».

Дело было в середине 80-х. Историю эту рассказал мне непосредственный участник и, в какой-то мере, даже инициатор описанных событий. Работал он в то время на одном оборонном предприятии, причём не менее 90% рабочего времени уходило у него на исполнение обязанностей председателя всевозможных технических комиссий. Комиссии эти создавались для расследования причин отказа изготовленного на заводе оборудования. И стояли перед ними две задачи, противоречащие друг другу: доказать, что завод в отказе не виноват, но при этом представить план мероприятий (заводских) по предотвращению подобных отказов в будущем.

Впрочем, как человек советский, он блестяще решал обе задачи – за счёт блестящей аргументации, знания предмета и бутылок с молдавским коньяком убеждал, что виноват Заказчик, а меры по предотвращению заключались во включении в инструкцию к изделию указания, что «Так делать нельзя! Ай-яй-яй!»

В тот раз обсуждение быстро зашло в тупик. На первый взгляд, всё просто, причина отказа известна: контакт сложной формы, состоящий из двух спаянных между собой частей, разваливался на составляющие. Изготовителям было ясно – произойти такое могло только если через контакт шли токи выше критических.

Однако и Заказчику, представителем которого был подполковник-общевойсковик, всё тоже было ясно – токи к критическим даже не приближались, вот запись режимов, вот заключение НИИ, да и простой логики безо всяких НИИ хватит – контакт тот чуть ли не самая устойчивая деталь агрегата; прежде чем он расплавится, половина других устройств сгореть должна была.

Договориться не удавалось. Слишком важна была та деталька и её бесперебойная работа для карьеры подполковника. А даже если пойти на то, чтобы признать вину завода, то надо понять, в чём, собственно, вина. В общем, идей никаких, кризис жанра.

Объявили мозговой штурм. Согласно теории, при мозговом штурме все участники высказывают самые безумные идеи, критика запрещена, все записывается и анализ начинается только по окончании.