Михаил Крюков - Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

У калитки он оглянулся.

Ночью в пустыне пронзительно холодно. Если забраться в дежурный БТР и посмотреть в прибор ночного видения, то на экране будут видны две зелёные полосы: сверху, посветлей – небо, снизу, потемней – песок. И всё. Змеи, ящерицы, ядовитые насекомые и прочая убогая и злобная живность остывают вместе с песком и ночью впадают в оцепенение. Иначе им нельзя: тот, кто выделяется, в пустыне не выживает.

Зато утром, когда из-за горизонта выкатывается шар цвета расплавленного чугуна, включается гигантская духовка и с тупостью и безжалостностью древнего, могучего механизма начинает извергать миллионы кубометров раскалённого, смешанного с песком воздуха. Камни не выдерживают и распадаются в серый, похожий на наждачный порошок, песок. Из него и состоит пустыня.

Сорок лет назад в пустыню пришли люди и построили аэродром. Я даже боюсь себе представить, чего стоило это строительство, но боевые возможности тогдашних бомбардировщиков не позволили выбрать другое место. Конечно, сначала нашли воду. Глубоко под песками лежит озеро, вода в нем скверная, солоноватая, но это – вода. Без воды в пустыне не прожить ни человеку, ни черепахе, ни даже змее, хотя змеи, вроде бы, не пьют.

Я сижу в пустой квартире и в сотый раз листаю путеводитель по Москве. Я нашёл его в заброшенной гарнизонной библиотеке. Названия московских районов и улиц звучат, как нежная струнная музыка: Разгуляй, пруд Ключики, Сокольники, Лосиный остров.… В военном городке, затерянном в пустыне, прозрачная московская осень кажется сном, который утром изо всех сил пытаешься удержать в памяти, а он тает, как льдинка и исчезает.

Городок умирает. Раньше гарнизон утопал в зелени, о деревьях и цветах заботились школьники, у каждой клумбы были свои маленькие хозяева. Теперь цветы засохли, клумбы вытоптаны, а деревья пущены местным населением на дрова. Дома офицерского состава по большей части заброшены, туда вселились аборигены, жарят на паркете мясо, от чего выгорают целые подъезды. На белых стенах издалека видны черные хвосты копоти.

Жилые квартиры можно определить по кондиционерам на окнах. Кондиционер здесь – громадная ценность, его не купить ни за какие деньги. Старенькие «бакинцы» гремят и лязгают, но в комнате с кондиционером всё-таки можно спать.

В раскалённом за день городе нет прохлады и ночью, поэтому если кондиционера нет, то приходится заворачиваться в мокрую простыню, просыпаясь оттого, что она высохла. Спать нужно на полу, который перед сном обливается водой. Некоторые спят под кроватями, уверяя, что так прохладнее.

Любой офицер, приезжающий в наш гарнизон, проходит три стадии.

Сначала он пытается стойко бороться с жарой, пылью и захолустным существованием, ведь он знал, куда едет, и ему неловко жаловаться. Потом пустыня начинает брать своё. Человек становится вспыльчивым, раздражительным, ему всё не так. Начинаются тяжёлые пьянки, походы по местным, считанным по пальцам одной руки, разведёнкам. Потом обостряются все хронические болячки или появляются новые. У многих, приехавших здоровыми и весёлыми людьми, начинает болеть сердце. Это самый тяжёлый период. Потом… Потом человек или ломается и уезжает, или остаётся… как я.

Я здесь уже четыре года, два срока. На прошлой неделе прибыл мой заменщик, скоро я сдам дела и уеду отсюда навсегда. Потом будет госпиталь в Сокольниках и пенсия.

Сегодня – моё последнее дежурство. Нет, неправильно, нельзя говорить «последнее», примета плохая. Крайнее. Командир приказал заступить оперативным дежурным. Вообще-то инженерам оперативными ходить не положено, но людей не хватает, и на утверждённый график нарядов давно уже никто не обращает внимания. Наряд каждый день собирают из тех, кто под руками и более-менее свободен.

Командир сказал: «Заступишь сегодня крайний раз, а я вечером тебя навещу». Интересно, чего ему надо? Впрочем, удивляться жарко. Придёт, расскажет. А может, и не придёт.

И вот, я сижу на КДП [79] КДП – командно-диспетчерский пункт. и бесцельно смотрю по сторонам. Впрочем, глаза можно закрыть. Всё и так давно знакомо. Справа – выноса РСП, радиостанция и стол метеоролога. Слева – ободранный холодильник «Чинар», пара кресел, снятых с самолёта, и столик. На столике фарфоровый чайник, расписанный подсолнухами, пиалы и коробка с французским шипучим аспирином. Его мы пьём вместо газировки. Линолеум у входа протёрт и видны серые доски, дыра аккуратно обита гвоздями, чтобы не рвалось дальше.