Геннадий Прашкевич - Записки промышленного шпиона

Как я и думал, одним из первых шло сообщение о том, что некто Эберт Хукер, находясь на рифе Морж, нарушил инструкцию по приему обандо и разбился, свалившись со скалы прямо в прибойные завихрения.

Я нашел еще семь имен, судьба которых могла повторить судьбу Эберта Хукера.

Особенно странной показалась мне возможная гибель некоего Альписаро Посседы, о котором я раньше никогда ничего не слышал. Судя по всему, этот человек был весьма динамичной самоорганизующейся системой: «в три часа дня в среду он должен был, отравившись обандо (обандо – это яд), нагишом выйти к башням Келлета и закричать, что ему не нравятся эти исторические строения. Они, видите ли, напоминают ему Бастилию, а ведь ее давным-давно снесли с лица земли. Произнеся эту краткую речь, Альписаро Посседа, разгневанный и обнаженный, побежит домой за мотыгой, чтобы снести с лица земли и башни Келлета. А падет он в борьбе с вызванными полицейскими патрулями».

"…Сообщение о близком и не очень приятном конце некоего Альписаро Посседы по-настоящему поразило меня. Я даже решил навестить этого человека, хотя никогда ничего о нем не слышал. Его адрес был указан в «Газетт». Я без труда отыскал каменный домик недалеко от башен Келлета. Это был удобный, хотя, наверное, и тесноватый домик. В саду, его окружавшем, зеленели фруктовые деревья. Сам Альписаро Посседа, энергичный, веселый малый, полный сил и здоровья, то и дело запускал пальцы в свою мощную рыжую бороду. Перед ним стояла ступа с уже размельченным кофе.

– Эти лентяи притащились с вами?

Я обернулся.

Патруль, я о нем забыл, удобно расположился в десяти шагах от домика на округлых каменных валунах, загромождающих обочину площади. Солдаты чистили оружие, офицер курил. Наверное, они не отказались бы от кофе, но они мне не нравились. Я так и сказал Альписаро Посседе: «они мне не нравятся». Он хмыкнул и заметил, что я ему тоже не нравлюсь. Но мне чашку кофе он сварил.

Это был живой, здоровый, полноценный человек. Мыслил он здраво и энергично. Я никак не мог поверить тому, что он способен бежать нагишом, собираясь мотыгой срывать с лица земли башни Келлета.

– Я не спрашиваю, кто вы, – заметил Альписаро Посседа, разливая по чашкам ароматный кофе. – Я, собственно, и не хочу знать, кто вы такой, но вот любопытно… – он поднял на меня умные темные глаза. – Любопытно, что в «Газетт» пишут о вашей судьбе?

– Ничего, – сказал я правдиво.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Значит, такие люди еще есть?

– Что значит – такие?

Он пожал мощными плечами. Его темные глаза были очень выразительны:

– Вас удивила сегодняшняя «Газетт»?

Я кивнул.

– И вы пришли посмотреть на сумасшедшего, который сам полезет под пули сумасшедших?

Я опять кивнул.

– Ну и как? Похож я на сумасшедшего?

– Не очень. Но я рад, что я вас увидел. Мне кажется, вы не поддадитесь искушению.

– Искушению? – он задумался. – Пожалуй, это точное слово. – И вдруг он взглянул на меня чуть ли не смущенно: – Послушайте… Раз уж вы пришли… Я там не все понял в этой заметке… Ну, башни Келлета, мотыга, полицейские, ладно… Но я не знаю, что такое Бастилия…

Я чуть не рассмеялся.

– Это тюрьма, – объяснил я. – Знаменитая тюрьма. О ней упоминалось в школьных учебниках еще при Ферше, но сейчас никаких упоминаний вы не найдете, учебники переписаны много раз. Тюрьму эту снесли французы во время своей самой знаменитой революции.

– Тюрьма… – разочарованно протянул Альписаро Посседа. – Всего-то… Хватит с меня и башен Келлета…

Я кивнул.

Визит меня не разочаровал. Уходя, я знал, что жители Альтамиры, к счастью, состоят не только из таких, как я".

"…Несколько дней я не видел очередного номера «Газетт», так как безвылазно сидел на старой мельнице Фернандо Кассаде. Все эти дни Маргет искала меня, а вечерами ходила смотреть на негаснущее окно президентского кабинета. Там собирались восторженные толпы, но, приходя домой, Маргет плакала – не находя в списках моей фамилии. На пятый день, совсем расстроенная, Маргет решила наконец разыскать меня. На узкой тропе, ведущей к мельнице, она сильно вывихнула ногу. Случайные прохожие привели ее домой, а в это время вернулся и я.

Кое-как успокоив и утешив ее, я взялся за «Газетт».

И сразу обнаружил значительные изменения.

Сперва я подумал о невнимательности корректоров, потом о спешке и необходимости собирать весьма объемную информацию в столь короткий срок. Впрочем, сама первая полоса, постоянно и обильно выдававшая портреты нового президента (примерно пять разновидностей), а также постоянно и обильно рассказывающая о вчерашней погоде, солнечных и лунных фазах, осталась прежней. Это, естественно, касалось прежде всего цифр. Им и полагается быть неизменными, но вот слова, те самые, которые читатель обычно отмечает автоматически, даже не прочитывая, не произнося их про себя, эти слова большей частью выглядели достаточно нелепо. Скажем, «время восхода» печаталось теперь и читалось и как «вьырхзспранди», и как «хрьдошлавцами», и даже как «пъзъролдржак». Собственно, слова эти действительно можно было и не читать, ведь время восхода все равно останется временем восхода.