Михаил Козырев - Пятое приключение Гулливера

Многие видели затем, как уважаемый председатель прищеповского Совета не шел, а прямо-таки бежал по главной, прежде Дворянской, а ныне Советской улице, оглядываясь по обыкновению назад, и озираясь по обыкновению по сторонам, и придерживая одной рукой портфель, а другой — револьвер.

Тем же часом взорам прищеповских граждан предстало еще более замечательное явление: все видели, как по той же улице прошел субъект, одетый в матросскую форму. Шел он, размахивая руками, и громко распевал привезенную, очевидно из Питера, песенку о том, как ходила по улице какая-то «крокодила» и что из этого вышло. Особенность его исполнения заключалась в том, что, заканчивая каждый куплет, он на полминуты останавливался, выделывал такой жест, словно вылавливал что в воздухе, и, выловив, сочно преподносил каждый раз новое, но всегда одинаково малопечатное слово к удовольствию прищеповских мальчишек, следовавших за этим странным феноменом на довольно-таки почтительном расстоянии.

Но вернемся к Степану Аристарховичу. Он, как и следовало ожидать, направился в Учека, дабы лично ознакомить сие учреждение со столь необычным в практике прищеповского Совета делом. Но дело это, к его удивлению, новостью для Учека отнюдь не явилось: заслушав Степана Аристарховича, Учека возразило, что в некоторых случаях несвоевременное оглашение сведений, касающихся преступлений государственной важности, может повредить делу пролетариата, и Степан Аристархович ушел нельзя сказать чтобы особенно успокоенным. Да и действительно события только что начинали развертываться.

Не успел он уйти из Учека, как вбежала в то же учреждение баба и по обычаю этого сорта людей безо всякого предупреждения заголосила:

— Разбойники окаянные, ироды проклятые. Нет на вас креста совести.

Такое обращение понравиться уездной Чека не могло. На просьбу говорить толком, скрепленную довольно-таки выразительной угрозой, баба начала божиться, что молоко у нее свежее, только что подоила, а он подлец… и далее следовали те же отборные эпитеты. Попытка узнать, кто же ее, собственно, обидел, привела к тому, что баба понесла форменную ахинею:

— Все, говорит, он, крокодил энтот.

Стремление же точнее установить личность крокодила окончилось полной неудачей — баба чистосердечно заявила:

— Все они разбойники и большевики, и нет на них никакой управы.

Разговаривать с человеком до такой степени бессознательным, конечно, не стоило, и бабе пришлось уйти из Учека восвояси.

Но и этим дело не окончилось. Не прошло и пяти минут, как стало известно, что какой-то субъект, судя по форме, матрос, войдя в помещение советской столовой, потребовал пива и на объяснение буфетчика, что употребление спиртных напитков запрещено по всей территории республики, ответил довольно-таки неприличной руганью. На вежливую просьбу не выражаться он удвоил количество не подлежащих печатанию слов, а когда была сделана попытка насильно вывести его из столовой, он пригрозил взорвать столовую и для очевидности присоединил к этой угрозе бомбу. На упоминание об Учека он к первой бомбе незамедлительно присоединил вторую. Чем бы могла окончиться подобная демонстрация разрывных снарядов, трудно и предположить, но, к счастью, матрос неожиданно для всех свалился на пол и подняться, несмотря на все старания, уже не смог, что и позволило связать его и доставить в живом, хотя и бессознательном виде, в Учека.

Становилось для всех очевидным, что заметка о крокодиле имеет свои основания: оставалось только расследовать факт, и к следствию было приступлено в тот же день и час, ибо самое дело было из ряда вон выходящим.

Начали с опроса лиц, живущих на берегу реки, совершенно справедливо полагая, что означенным лицам должно быть более всего известно о крокодиле, и с этой целью двумя красноармейцами был приведен в Учека один из старейших рыбаков города Прищеповска. Сначала старик отнекивался, заявляя, что ни о каких крокодилах он и слыхом не слыхал, что живет он в Прищеповске вот уже сорок лет и все его знают и что телку зарезал вовсе не он, а его двоюродный брат, да и то месяца три тому, когда и запрета не было.

Но стоило на его немножко прикрикнуть, как оказалось, что в реке действительно не все ладно, что рыба вот уже неделю не идет, а недавно поставил он жерлицу на щуку, и оказалась съеденной вся затравка и даже кусок жерлицы явно отгрызен. На вопрос, не думает ли он, что виною тому какая-нибудь особенно большая рыба, ему пришлось сознаться, что это возможно. На вопрос же, не думает ли он, что эта рыба и есть крокодил, он снова начал божиться, что с мошенниками дружбы не водит, а что касается крокодила, то волен в том один только Бог.