Кот не реагировал. Зато у старичка глаза вылезли на лоб.
— Ты будешь размножаться или нет? — закричал я.
Кот не шелохнулся. Тогда я сжал горло соседа чуть сильнее, для эффекта.
— Не доводи меня до крайности, — сказал я. — В конце концов размножение не грех. Другое дело, если бы ты наслаждался развратом, правда? Ты, наверно, догадываешься, что я имею в виду?
Кот как будто меня не слышал.
«Притворяется, — подумал я. — Хочет взять меня измором. Война нервов. Он прекрасно знает, что я не задушу этого старика, потому что не могу допустить, чтобы сдох мой драгоценный котеночек. Итак, посмотрим, кто выдержит. Бедный старичок уже весь посинел. Сейчас я его отпущу. Ничего ему не будет. А этого кота я уломаю. Сейчас же помчится размножаться».
К сожалению, выдержали мы с котенком, не выдержал старичок.
— Ах, так? — думал я. — Ах, так? Ну, теперь мне все равно. — И я бросился в квартиру напротив — немного понасиловать и кое-что сжечь.
Вряд ли котенок перенес все это.
Если бы он остался жив, его наутро повесили бы вместо меня.
Когда я был маленький, старший брат посадил меня на раскаленный лист железа. Это дало мне преждевременный импульс к размышлениям над проблемой «человек и природа». Влияние температуры на наше поведение, хоть я и стал специалистом в этой области, — отнюдь не исчерпало круг вопросов, на которые я решил найти ответ. Каково место человека в огромной цепи природы? Какова его роль? Порцию калорий, которую я получил тогда, на листе железа, я отдал затем в атмосферу, после превращения тепловой энергии в фонетику, или, как принято думать, в энергию кинетическую, принимая за аксиому, что звук заключается в колебании, или в движении. Таким образом, уже на заре жизни меня поразил факт, что я являюсь звеном в цепи природы. Но когда человек включается в игру элементов, чтобы стать их частицей, а когда сохраняет обособленность? Словом, граница, связь и взаимопроникновение человека и природы должны были стать для меня, благодаря брату, страстью уже с самого детства.
Ее удовлетворение требовало чисто практических усилий, овладения знаниями. Не ища далеко, я принял как криптоним природы ее наиболее бросающиеся в глаза формы: ботанику и прежде всего зоологию. Неустанные стремления, исследования и усилия, двигателем которых была моя страсть, известная одному мне, принесли мне мировую славу ученого. Я же, не удовлетворяясь ничем, не останавливался на достигнутом. Ни одно из моих предыдущих решений не казалось мне исчерпывающим. Эта-то ненасытность, постоянное стремление найти правильный ответ и привели меня к тому, что на пятидесятом году жизни я очутился на очередной научной станции, в глубине девственного леса, в обществе лишь одного человека.
Климат там был адский, флора и фауна — удивительно буйные. Жилищем нам служил домик на сваях, стоящий неподалеку от болотца, в самом сердце джунглей. В обществе одного ассистента, поручика Ц., я провел там многие месяцы, воюя с тысячами неизбежных в этих краях бедствий и настойчиво проводя работу над проблемой, которая меня захватывала: тайна сосуществования и взаимозависимости животных различных видов.
Поручик Ц. был способным молодым человеком. Он хорошо переносил трудности, умел смотреть в лицо опасности и к тому же оказался наблюдательным исследователем.
Мы вели ужасное существование. Жара, пары, поднимавшиеся над соседним болотом, неожиданные ливни, множество ядовитых существ и растений, многочисленные хищники, болезни, отсутствие всякой связи с цивилизованным миром — в таких условиях мы должны были не только жить, но и проводить изнурительные исследования.
Вскоре волей-неволей мы должны были приспособиться к окружающей нас действительности, уподобиться ей внешне и внутренне, приблизиться к природе. Лица обросли длинной щетиной. Необрезанные ногти походили на когти. Речь стала хриплой, отрывистой, невнятной. Что касается состояния умов, то о тонкостях интеллекта мы забыли, сохраняя только профессиональные знания. Желая вырвать у природы ее тайны, мы должны были частично стереть разницу между нами и ею. Тогда меня еще не пугал этот временный компромисс. Мне казалось, что в любую минуту можно повернуть обратно, что по выполнении задачи мы сможем вернуться к цивилизации.
Наибольшие муки мы испытывали между одиннадцатью и тремя часами дня, когда вследствие невыносимой жары нужно было прерывать работу. Каждый проводил это время по-своему. Я, совершенно изнуренный, ложился на нары, а мой молодой друг удалялся в заросли, где, как он утверждал, было немного прохладней.
Читать дальше