Дмитрий Ненадович - Бестолковые рассказы о бестолковости

В-третьих, были местно-коренные дамочки всегда очень сильно напряжены относительно своей ленинградской прописки. Был у них такой извечный комплекс, разрушивший довольно много истинных человеческих чувств. Большинству из них казалось, что ухаживающие за ними военные просто спят и видят себя прописанными в пределах бывшей столицы Российской империи. Нет, существовали, конечно же, особо прагматичные военные, которые именно о прописке этой только-то и мечтали, изображая пылкую любовь к какой-нибудь ломкой и прозрачной в бледной синеве своей коренной «петербурженке». А как же дальше без истинного и глубокого такого чувства? Но прагматики есть прагматики:

— Брак по расчету тоже может быть счастливым, — говорили они и добавляли с самоуверенной ухмылкой, — ежели расчет у нас окажется правильным. А уж чему-чему, а правильному расчету нас научили».

Но, в большинстве своем, пресытились военные питерскими красотами и давно уже мечтали сменить климат и обстановку, начав новую, полную перспектив жизнь в местах еще более романтичных, и часто повторяли старое военное изречение: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут!» Кроме того, давно уже надоела военным некоторая специфически питерская кичливость. Непонятно было, например, почему часто грязный, загаженный и исписанный всяческими непотребными словами общий вход в некое хрущобоподобное жилище назывался вдруг парадным (?!).И почему простой в восхитительности своей советский батон назывался в Питере какой-то булкой? И многое-многое другое тоже было непонятно.

Непонятно было военным и то, чем вызвано извечное питерское бурчание по поводу того, что военный присел на пассажирское сидение в полупустом троллейбусе? Нет, понятно, когда троллейбус переполнен и некоторым пожилым дамам вдруг не хватило сидячего места. В этом случае, большинство военных сразу вежливо вставало и пропускало этих уставших от жизни дам на освобожденное без всяких напоминаний место. Хотя большинство представителей гражданского населения часто подобным образом не поступало, но никто на этих представителей никогда почему-то не бурчал. Даже анекдот по этому поводу имел хождение в питерском народе. Суть анекдота состояла в следующем.

Заходит как-то некая стареющая в остатках своей модности, эдакая такая вычурно-коренная «петербурженка» в переполненный троллейбус. Свободных сидячих мест, естественно, нет. Она стоит, некоторое время придерживаясь за поручень и меча возмущенные взгляды на покачивающиеся над пассажирскими сидениями озабоченные мужские головы, погруженные в различного вида «чтиво» и, наконец, с гневной дрожью в голосе громко произносит: «Неужели в этом троллейбусе нет ни одного джентльмена?!» Один из мужичков выныривает из «чтива» и с удивлением смотрит на возмущенно-вопрошавшую. «Да нет, мадам, джентельментов тут видимо-невидимо, — флегматично произносит наконец удивленный мужичок, — просто местов на всех не хватает».

Вот так. Вот такая народно-транспортная и типично питерская зарисовка. Вот такая вот полуанекдотичная быль о транспортном поведении гражданских «джентельментов». Но шипели всегда почему-то только на военных. Видимо, потому и шипели, что в отношении военных делать это было очень даже безопасно. Безопасно потому, что военные всегда всеми силами пытались уйти от подобного рода конфликтов. Берегли, так сказать, честь своего незапятнанного еще мундира.

А некоторым питерским «транспортным» хамам, из числа гражданского населения, беречь было нечего. И, порой, интересно было наблюдать очень похожие друг на друга сцены, в усредненном варианте состоящие приблизительно в следующем.

Заходит, к примеру, в трамвай утонченная, в своей внешней интеллигентности, истая такая «петербурженка» и подчеркнуто вежливо так просит подвинуться некого восседающего скраю гражданина к окну. Подвинуться так слегка и освободить ей, даме, значит, место скраю двухместного пассажирского сидения. И далее происходит между вошедшей дамой и сидящим с краю гражданином приблизительно такой диалог.

— Делать мне больше не хрен. Пролезай к окну сама и не выеживайся здеся.

— Как-как вы изволили выразиться?! Что это вы себе такое позволяете?! — возмущенно было вскрикивает, судорожно, по рыбьи так, кислородно так голодно, хватает воздух истонченным в породистости своей горлом, истая «петербурженка», но, видимо, вспомнив про врожденный ген интеллигентности, постепенно берет себя в руки, несколько успокаивается и добавляет ровным металлическим голосом: — Потрудитесь-ка, достопочтимый сударь, все же выбирать выражения при общении с дамами. Неужели вам так трудно подвинуться? Неужели это вас так существенно затруднит?!