Дмитрий Ненадович - Про жизнь поломатую… (сборник)

— Оторвало, ети его… Метров шестьсот… Трещина уже метра три… Сужается в сторону Зеленогорска. Ребя, бросай удочки, хватай только ящики, буры, рюкзаки и делаем ноги!

— Тьфу, ндлять, куды же таперича бечь, милай? — насмешливо и нараспев вопросил паникёра всегда спокойный, как вкопанный в землю танк, Костян, который в стремлении всегда быть ближе к народу, часто использовал язык, содержащий дикую смесь различных диалектов народов севера, — вот был бы ты хучь дальним родственником великого прыгуна в длину Боба Бимона, можно было на что-то надеяться. А так…. Как, к примеру, ты, милай собираешься сигануть на три метра в своёй ватной одёжке, да ещё и с этим барахлом в руках? Да даже и без барахла? Барахло можно вначале перекинуть, только потом уже из жадности точно прыгать придётся и вначале принять освежающую ванну, а потом помочь корюшке с кормёжкой перед нерестом. Так что дрейфуй себе, милай, покедова лёд не растает. Героям папанинцам: ура, ура, ура!

— Так сужается же к Зеленограду…

— Ну и чё? Ты знаешь, где хотя бы до полутора метров сузится? На шестнадцатом километре или в районе Курорта? Погнали! К утру дойдём. Как раз к тому времени поспеем, когда наши родственники все морги уже обшарят и убедятся, что нас там точно нет. Поймут они тогда, неутешные, что все мы уже давно на дне морском.

— Типун тебе на язык…

— Достал ты уже всех своим типуном… Мужики, предлагаю следующий вариант, здравый смысл которого, как говорится, лежит на поверхности. Вот есть среди нас некий отравитель Вован, который, по всей видимости, от обуявшего его внезапного ужаса кажется совсем позабыл о своей лодке, но нас ужас давно миновал, и мы о ней помним! Поэтому предлагаю не спеша, но очень быстро смотать удочки, покидать рыбу в ящики и — к трещине. А там надуем лодку и по одному или же по двое постепенно все переправимся. Недаром же Вован пуп рвёт и этот чудо-пароход всё время с собой таскает. Вот он и пригодился наконец. Всё, как у писателя Чехова: ежели ружьё на стенке висит, значит когда-то бахнет так, что никому мало не покажется…

— Переправляться только по одному! Лодка вся латанная-перелатанная!

— Ладно, иди сматывай удочки, жлоб ты наш хозяйственный! Мужики, про Толяна не забыть бы.

— «Сматывайтесь» поскорее, сборы Толяна я беру на себя, — успокоил товарищей самый быстрый среди них и доселе всё время молчавший Юран, который во время Костянова монолога уже успел смотать половину своих удочек.

Рыбаки деловито приступили к эвакуации: сматывались и паковались удочки, гулко ударялись о дно и стенки ящиков рыбьи тушки, чехлились ледобуры. Вскоре команда была готова к передвижению, только Юран продолжал колдовать над Толяном, дёргая его за бушлат с разных сторон и не в силах оторвать его ото льда целиком. На выручку к нему поспешили Димон и Витёк. Общими усилиями они поставили ещё не до конца проснувшегося Толяна на ноги и изумились, глядя на то место где только что лежало его тело: на льду четко отпечатался размытый алкоголем Толянов силуэт глубиной сантиметров пять. Если учесть, что толщина льда к тому времени составляла сантиметров пятнадцать, то можно было сделать вывод о том, что недолго уже оставалось спящему телу загорать на ярком весеннем солнышке, — ещё каких-нибудь пару сантиметров таяния рыхлого от солнца льда и началось бы плавное Толяново погружение в неприветливую морскую пучину. «Б-р-р», — поёжился Димон, вспомнив как-то виденную издалека ужасающую по своему циничному прагматизму сцену. Действие происходило в устье какой-то небольшой речки, коих великое множество близ южного берега Рыбинского водохранилища и состояло в том, что метрах в ста от него провалился под лёд, беззвучно и быстро исчез в образовавшейся полынье рыбак, увлекаемый мощным течением. Вот так, одно мгновение и нет человека! Половил, называется, рыбки… Но больше всего Димона поразило поведение двух товарищей новоутопленника: встрепенувшись в первое мгновение, они подскочили к полынье, постояли минуты две сняв шапки, глядя на клокочащую воду, и, как ни в чём не бывало, спокойно продолжили ловлю. Когда возмущённый Димон подбежал к ним и стал что-то орать насчёт верёвки, обвиняя рыбаков в преступном бездействии, один из них спокойно спросил его: «А чё мы могли поделать-то? Сам же видал, как его течением смыло — даже «бля» сказать не успел. Его уже вона до того леса, наверное, уволокло, а полыньи нигде больше не видать… Нетути у него ни одного шанса вынырнуть. Не-ту-ти… Так что иди отсель, паря, и не гони волну. Таскай себе плотву, покуда она ещё клюёт, и нам не мешай. Мы сюды не лясы точить за четыреста вёрст приехали, нам семьи кормить надо. Вот сядет солнце, тогда и сообщим об утопшем кому надо… МЧС, милицию… и все дела». «Что же вы на самой стремнине уселись? Видели же, к чему это привело? Или вашим семьям одного утопленника мало?» — вопросил удивлённый невозмутимостью рыбаков Димон. «Так здеся жи клюёт лучше, паря… Где течёт водица быстрее, там и рыба. Неужели непонятно?» — ответил ему второй рыбак и словно в подтверждение сказанному вытащил из лунки жирную килограммовую плотвицу. Вот с таким вот прагматизмом можно порой столкнуться во время зимней ловли на Руси! А может быть и не прагматизм это вовсе, а обычный бытовой идиотизм? Может быть… Об этом невольно вспоминаешь, когда видишь людей, бродящих поздней весной по тонкому, изъеденному промоинами льду водоёмов с досками на плечах. Нет надежды у этих людей на подсказки собственного разума. Только на деревянные доски уповают они.