Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон

Кабинет постепенно приобретал повседневный облик. Начальник облторга, почувствовав себя в своей тарелке, занялся текущими делами.

— О съемке предупредите, — меж двумя телефонными разговорами сказал он операторам.

Мартын, озадаченный поворотом событий, добросовестно исполнял обязанности светотехника.

Юрий, то и дело прикладываясь к окуляру аппарата, старался не мешать сотрудникам, приносившим бумаги на подпись, и посетителям, которые, несмотря на неприемный день, все-таки прорвались к начальству.

Через час Калинкин не выдержал:

— Теперь я понимаю, почему у нас так плохи дела с фильмами… Если уж хроника возится с тремя кадрами целое утро, то что же художественникам делать остается? Может, отложим эти кадры на завтра?

— А мы уже всё сняли, — ответил Юрий, — камера включалась без предупреждения. Простите за муки. Не делитесь впечатлениями о съемке с вашими братьями и сестрами. Учтите, им это еще предстоит, а вы можете их испугать.

Можаев взял шляпу и раскланялся.

…Оставшись один и поразмыслив о том, в каком невыгодном свете предстал он перед приезжими, Тимофей Прохорович повелел немедленно вызвать незадачливых декораторов.

Глава облторга бушевал долго и громко. Куски фраз и обломки предложений долетали даже до котельной:

— …Весь торг опозорили!.. Знаю, что улавливаешь!.. Я тебе покажу «кого»… А ты на Сваргунихина не сваливай… А ты на Умудренского не сваливай!.. С глаз долой!..

Сотрудники припали к столам, ожидая конца грозы. По коридору промчался потный от страха Сваргунихин. Уши его вибрировали. Потом дверь кабинета отворилась, и все услышали драматический тенор Умудренского:

— Несправедливо! Такую кляксу на репутацию! Оклеветан! Ваше доверие для меня самое дорогое! Не вынесу! Руки на себя наложу!

И снова в торге наступила тишина.

— Отходит! — шептали сотрудники, косясь на двери кабинета.

Калинкин постепенно успокаивался. Если в первые мгновения после ухода Умудренского брови начторга бурно вздымались, как валы во время десятибалльного шторма, то теперь по челу его гуляли лишь небольшие волны, не грозящие никому из сотрудников крупной катастрофой. Начальник облторга был темпераментным человеком. Сотрудники, видя его во гневе, трепетали. Но стоило виновному, бия себя в грудь, покаяться, как Тимофей Прохорович смягчался. Впрочем, смягчался он так или иначе всегда. Такой уж у него был характер. Махнет рукой, скажет:

— Э, да ладно… В конце концов все это мелочи бытия, муравьиная возня, пустяковина… А по мелочам размениваться — основное упустишь. В руководстве учреждением самое главное — масштабность, перспектива, размах…

И наступал штиль… И «мелкие» недостатки продолжали ютиться под сенью крупных облторговских проблем.

Если судить по анкетам, то биографии сестер Калинкиных походили друг на друга, так же как их фотографии. Вера и Надежда родились в один и тот же год, месяц, день, между четырнадцатью и пятнадцатью часами по красногорскому времени. Кто-то из них был старше на полчаса, но кто именно — это оставалось родительской тайной.

Девочки в один и тот же час уселись за школьные парты, в один и тот же день им впервые сделали прививки против оспы, в один и тот же месяц они получили паспорта, в один и тот же год — аттестаты зрелости. Но на этом сходство кончалось. Дальше начинались сплошные несовпадения.

В пятилетнем возрасте Вера переехала на постоянное жительство в Красногорск: Тимофей Прохорович Калинкин решил временно удочерить свою младшую сестру.

Детей у Тимофея не было. Жена его, Станислава Петровна, человек большой души и мягкого сердца, домохозяйка по профессии и воспитательница по призванию, не знала, куда девать обширные запасы своей нежности. Итти же по стопам некоторых, отдельных, нетипичных, но тем не менее часто встречающихся бездетных жен ответственных работников, лелеющих котят и барбосов, Стасе не хотелось.

На очередном совместном заседании супруги решили войти с ходатайством к Пелагее Терентьевне — откомандировать одного из младших Калинкиных в Красногорск для дальнейшего подрастания под присмотром и руководством Тимофея Прохоровича.

И хотя Пелагее Терентьевна было не так-то уж легко управляться с хозяйством и выращивать полдюжины ребятишек, на проект Тимофея она решительно наложила «вето»:

— Ну, кого я отдам? У меня лишних нет! Каждый по-своему хорош, каждый в своем роде!