Михаил Веллер - Гонец из Пизы

Что можно сказать о матери матроса Бохана? Мы постараемся опровергнуть теперь сии зверские властителей правила, яко же их опровергали некогда предшественники наши деяниями своими неуспешно.

Воззрим на предлежащую взорам нашим долину. Что видим мы? Пространный воинский стан. Загляни в их сердце и дущу. Терзание, скорбь и отчаяние. Желали бы они нередко променять жизнь на кончину, но и ту им оспоривают. Конец страдания есть блаженство. И мы страну опустошенную назовем блаженною для того, что сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежного пропитания. О, дабы опустети паки обильным сим!

Вострепещите, о возлюбленные мои, да не скажут о вас: премени имя, повесть о тебе вещает.

Нисходя к ближайшим о состоянии земледелателей понятиям, колико вредным его находим для общества. Вредно оно в размножении произрастаний и народа, вредно примером своим и опасно в неспокойствии своем. Не достигающие своей цели земные произведения толико же препятствуют размножению народа. Где есть некому, там хотя бы и было чему есть, не будут.

Кажется, что дух свободы толико в рабах иссякает, что не токмо не желают скончать своего страдания, но тягостно им зрети, что другие свободствуют. Оковы свои возлюбляют, если возможно человеку любити свою пагубу.

Не ведаете ли, любезные наши сограждане, коликая нам предстоит гибель, в коликой мы вращаемся опасности. Загрубелые все чувства рабов, и благим свободы мановением в движение не приходящие, тем укрепят. Ждут случая и часа.

Колокол ударяет. И се пагуба зверства разливается быстротечно. Мы узрим окрест нас меч и отраву. Смерть и пожигание вам будет посул за вашу суровость и бесчеловечие. И чем медлительнее и упорнее мы были в разрешении уз, тем стремительнее они будут во мщении своем.

Уже время, вознесши косу, ждет часа удобности, и первый льстец или любитель человечества, возникши на пробуждение несчастных, ускорит его мах.

В танкер воткнулись непосредственно перед подъемом флага. Удивляться следовало скорее тому, что до этого все шло до подозрительности гладко.

Подлость состояла в том, что шли Белым озером, и фарватер здесь был вполне широк. Впереди еле пыхтел буксир с плотом метров на семьдесят, и его стали исправно обходить по левому борту. Плюхающий же навстречу Волго-Дон, вместо того чтобы спокойно следовать своим курсом на расхождение, решил в последний момент принять для спокойствия вправо, хотя и так расходились спокойно, и выкатил корму взявшей влево Авроре под форштевень.

Мгновенно дали право руля и правой машине полный назад, чуть не рассыпали плоту хвост, но все-таки нефтеналивника приложили. В последнюю секунду он произвел те же действия, но убраться чуть-чуть не успел, и левая скула крейсера промяла борт реки-моря в районе средних шпангоутов и с мягким хрустом протерлась вдоль корпуса.

Из рубки Волго-Дона выскочил на крыло толстый парень в пестром свитере и истошно заорал наверх, обращая к проходящему мимо мостику Авроры сакраментальную формулу:

– Ты что блядь делаешь!!!

От некоторой понятной растерянности на крейсере сыграли водяную тревогу. Застопорили машину и предложили помощь:

– Ну, что там у вас? Досуетились, речники хреновы!

– Кто же обходит при расхождении!!! Что, железо толстое?!

Вылез наверх довольно спокойный капитан танкера, попадая руками в рукава кителя. Свои эмоции он ограничил тем, что покрутил пальцем у виска, и сокрушенно перегнулся через помятый фальшборт.

– Должно потечь, – сообщил он.

– Уже потекло, – уведомил сверху Егорыч, счевший своим долгом прибежать по этому случаю на мостик. – Во пятно. Чего везете – соляр?

– Три тысячи тонн.

– Ну, будет две с половиной. Не огорчайся. Рыбу вот только потравите.

– Брось сигарету! Да не в воду, козел!!! Ты что, еще сжечь меня решил!

– А куда идешь?

– Шел, – неопределенно помрачнел капитан. – В Швецию.

Еще бы не мрачнеть. Авария. Рейс, заработок, валюта, послужной список, комиссия, виза… Машину на улице помял – и то хлопоты, а тут – вот.

Но долго стоять на фарватере, загораживая его другим судам, не приходится. Решение принимать надо.

Через пять минут, осмотревшись в трюме и по борту, команда крейсера знала о Волго-Доне 66 все: что соляр в Вестерфьелль, что фирма-получатель вздрючит по самые гланды, что экипажа девятнадцать человек, и премии всем полетели, заработок накрылся, а штраф и на них еще отзовется, что хозяева зарабатывают миллиарды, а морячкам отдуваться, что будь они все прокляты и пустить бы этих сук, приватизировавших нефть, на дно, и прочие пожелания кипящего гневом пролетариата, который опять пролетел мимо денег.