Михаил Веллер - Гонец из Пизы

– А что ж вы ночью работаете?

– А днем она занята.

– Чем?…

– А днем ее другой арендует, ветеринар. Он раньше меня устроился, так что мне только ночь осталась.

– Так она ж подохнет!

– Типун вам на язык, – сказал доцент-извозчик и перекрестился.

– А о чем зоопарк-то думает?

– А он с аренды, что я ему плачу, корм для животных покупает. Лошадей много, а львы дороги… им мясо нужно.

Ольховский вытянул из кармана шинели сложенный пополам красный пакет и посмотрел на него. Он собирался вскрыть его в каюте. Вскрывать секретный пакет с боевым приказом в баре не подобало. Как, впрочем, и на извозчике. Но выпив, продышавшись и придя в себя, он отметил совершенное нежелание гвоздить по целям Генштаба (или кого бы там ни было) в Москве – пусть сумасшедшем городе, но в сущности заслуживающем жалости. Кроме того, было ясно, что в этом случае он становится крайним, и его головой пожертвуют в первую очередь.

Он зубами оторвал угол необыкновенно плотной неподатливой бумаги и разодрал пакет по краю.

В нем оказалась сложенная в восемь раз карта Москвы, отпечатанная в одну краску четким угольным штрихом. Она пестрела красными значками. По верху крупным твердым почерком значилось:

Схема минирования ключевых объектов г. Москва. Вкось левого угла – резолюция: Утверждаю. В правом: Ответственный. Подписи неразборчивы. Внизу стояла дата: 17 октября.

На приложенных одиннадцати листах шел перечень зданий, электростанций, водонапорных станций, радиостанций, железнодорожных станций, продовольственных складов и мостов. Против каждого пункта указывался расход взрывчатки.

Пожевав губами, Ольховский пробормотал:

– Ну, это уже слишком. – И откинулся на сиденье.

Шурка присвистнул.

– Ох да ни хуя себе… – протянул перегнувшийся Бохан, капая из носу на красный треугольничек у Большого театра.

Посовещались. Действительность превзошла их скромную мечту. Как часто бывает в военных верхах, им дали не тот приказ. Наказание должно было последовать как за невыполнение своего, так и за осведомленность о чужом. Выход?

Слыхал я об этом… да не верил, – похлопал Ольховский по карте.

– Есть закон, – сказал Шурка. – Опасную информацию – сбрось. Тогда ты будешь уже никому не нужен.

– На телевидение надо, чтоб передали, – предложил Бохан.

Шурка захохотал. Ольховский поморщился.

– Извозчик! Гони в Думу!

– Точно! Там ор поднимут!

– Ксерокс надо снять на всякий случай!

– У них прямо там ксероксы должны быть.

– Вообще охренели – весь город взрывать…

У главного подъезда Думы в Охотном уже собралась обычная мелкая демонстрация – с парой невнятных лозунгов и неразборчивыми призывами. В дверях то и дело показывались два-три молодца в малиновых пиджаках: они выносили на руках очередного сопротивляющегося мужика. На раз-два-три его, качнув, по дуге пускали на тротуар. Дрыгнув лаптями, мужик шлепался, поднимался, ощупывая поясницу, и отходил отряхиваться в сторону, освобождая посадочную площадку для следующего. Иногда мужик случался дороден, в расчищенных сапогах и с ухоженной бородой; такого обычно спускали тычком взашей и пинком, и он шлепался на брюхо, а ближайший из демонстрантов подавал ему откатившийся картуз.

– И это вы называете демократическими выборами! – не слишком громко, с опаской, выкрикивал худой мужик в рваном зипуне, с медным крестом поверх.

Рядом стояла шаланда, набитая узлами и фанерными чемоданами; на груде пожитков сиял пузатый самовар и мокла канарейка в клетке.

– Парламентские фракции делят комитеты государственной безопасности, – тоном экскурсовода прокомментировал извозчик. – Ничего, мы с бокового входа заедем.

Малиновый амбал вынес, брезгливо кривясь, огромную фарфоровую вазу, расписанную китайскими драконами. Он подтащил ее к мусоровозу, приткнувшемуся за шаландой, и с натугой метнул. Ваза раскололась над разинутым ковшом, сполз бурый потек, запахло отвратительно и характерно.

– Ишь насрали депутаты, – добродушно усмехнулся извозчик.

Он чмокнул, дернул вожжой и свернул на Большую Дмитровку. С этой стороны здание чрезвычайно напоминало Зимний Дворец. Не то чтобы вовсе Зимний, но сходство было. Даже крыльцо с атлантами высилось дальше по фасаду.

– И жить еще в надежде до той поры, пока атланты небо держат на каменных руках, – сказал извозчик, превращаясь в доцента-шестидесятника. – Только они и не воруют – руки заняты. Как насчет шестидесяти рублей, командир? Все же крюк сделали.