Михаил Жванецкий - В Греческом зале

Поэтому когда спрашивают, как живет тонкая, деликатная натура, я говорю: «Живет, но в панцире». Из книг, нот, картин, мыслей. Бывает, и грубость скажет: это – панцирь. Уж вы не обижайтесь… (Беззвучно смеется.)

(с грузинским акцентом)

Отворите потихоньку калитку… Ну дайте войти. Холодно. Очень. Мы, кошки, тепло одеты, но не любим холод. Особенно ножки жалеем. Мы очень домашние. В принципе. Как мы сейчас выдвинулись, вы сами знаете. Как поем, как играем в шахматы, как ходим, гуляем всюду. Это раньше считалось, что главные из нас – представители мужского пола. Они постепенно съехали на нет. Все, что они могут, это усы, походка и страстный вид. Ну и, конечно, в марте громко кричат друг на друга, хотя до драки не доходит. Мы считали, что из-за нас кричат, а оказалось, что какие-то старые счеты. Мы к ним привыкли. Он вечером ушел, утром пришел, весь в краске от крыш. Мы это понимаем. Мы не препятствуем. Умные мы очень. Хотя это только в последнее время начали показывать. Жить не с умом, жить будешь не с красотой. Жить будешь с характером. А характер у нас есть. Ну отвори потихоньку калитку, совсем выйти нельзя. Закрывают. Домашняя, домашняя – это только кажется. Мы очень независимые. Я не понимаю, как можно выходить по звонку и входить по гудку, стоять по свистку. Переходить дорогу по чертежам. Пусть нас давят, пусть мы гибнем. Мы будем переходить где мы хотим, и делать что мы хотим. А откуда я сейчас пришла, знает только Бог, и то если он есть, в чем я сомневаюсь из-за его ошибок. А я помнила, где была, но тут же забыла. Видели: в темноте у дороги глаза блестят? Отчего блестят? От слез блестят? От радости блестят? От огня блестят! Огонь горит изнутри. А снаружи спокойная. Мягкая. Лежит. Погладить хочется. Не торопись. Узнай, хочет она, чтобы именно ты ее погладил? Может, она хочет, чтобы ее погладили, но именно ты – нет! Именно ты – чтоб ушел. А для того чтобы это был именно тот, кого я хочу, у меня есть зубы, когти и глаза. И сердце, откуда огонь поднимается и через глаза выходит, если ресницами не прикрою. Тебе нравится, как я хожу? Сиди там, смотри. Нравлюсь – говори, я красавица. Но если ты боишься подойти, потому что я красавица, ты идиот. Ты подойди, а я сама решу. И смотри на меня. Ты мне не нравишься, но смотри. Не будешь смотреть – я умру. Не страдай, что я тебя не люблю. Тот, кого я люблю, страдает больше тебя. Не обижайся. Я с тобой, но не твоя. Я сказала, что твоя, чтобы ты не переживал, в животное не превратился. Я ничья. Я живу у тебя. Как ты можешь сказать: «Она моя»? Ты же в глаза смотришь и ничего там не видишь, ты уши поставил – и ничего не слышишь. Я у тебя. Может, всегда. Может, уйду завтра. Невыносимо тебе это. Терпи, если любишь. Выгонишь раньше – значит, раньше выгонишь того, кого любишь. Если сама уйду – дольше будешь с тем, кого любишь. А если любишь, так и уйти дашь. Не держи за хвост. Хвост оставлю… Люби, если можешь, только дышать дай. Ты же знаешь, что для меня хуже твоей любви ничего нет. Отвори потихоньку, дай выйду к черту на мороз.

Страшно быстрая. Страшно быстро откуда-то прилетела и страшно быстро куда-то побежала.

Такая насекомая.

Сама небольшая, рябенькая, ножки, как волоски.

Где там мышцы-то? Но помчалась будь здоров.

Я за папку.

Она под папку.

Я за обложку, она между страницами.

С усами и лапами.

А вид довоенного истребителя, присевшего на хвост.

Помчалась между страниц, все перелистала, может, все и прочла – с ее-то скоростью.

Папку поднял, она уже мчится в другую стопку бумаг, все подсунутые мной карандаши обегает, ныряет в пачку, промчалась по всем страницам, выскочила такая жутко быстрая насекомая, разогналась еще быстрей и страшно быстро улетела.

А чего ей задерживаться?

Тексты все были старые.

Я бы тоже улетел.

Встретились два таракана. Один из них был интеллигентом, а второй просто спросил:

– Как вы относитесь к большому спорту?

– Большой спорт прекрасен. Прекрасно желание побеждать любого, колоть, забивать. И нет большей радости, чем убедиться, что другой сломлен. Я это понимаю, но это не для меня. Шахмат я боюсь, потому что там обязательно унижают другого. Ему доказывают, что он слабее, и просят не раздражаться. Видимо, это прекрасно, но не для меня.

И они поползли дальше, преодолевая водопроводную трубу.

– И, вы знаете, я любуюсь лицами чемпионов, хотя они получаются несколько мрачноваты. По мне, пусть не такие уж чемпионы, пусть подобрее, и из дам, повеселее и, простите, поженственнее. Чтоб не такая тяга преодолевать себя и партнера, она же когда-нибудь станет женой.