Михаил Жванецкий - Кто я такой, чтоб не пить

И появляются определения.

Полный успех.

Подлинный успех.

Настоящий успех.

Проверенный успех.

Успех у интеллигенции.

Успех у народа.

Успех у критиков.

Открываешь кран с надписью: «Юмор» – оттуда черт-те что мутно-желтого цвета.

– Для меня, – говорила она остроумно, – лучше заплатить рубль и видеть вас только на сцене.

– Чтоб вы все знали, вторая жена – это протез.

Я не спокойный, граждане. Я молчаливый.

Умом Россию не понять.

Мозги здесь не помогут.

Здесь надо чем-то другим думать.

Есть люди, которые повсюду иностранцы. Это они – евреи.

Мир настолько тесен, что тот, кто умер, тоже недалеко отъехал.

Что женщина делает днем?

Она ждет вечера.

Что делает мужчина днем?

Он ждет ночи.

Что делает ребенок ночью?

Он ждет утра.

Раздайте им то, что они хотят.

Что можно делать восемь часов подряд?

Только спать и работать.

Кушать, пить, любить, танцевать – невозможно.

Я остановился на показаниях врача, утверждающего, что я здоров.

Вот ведь сатирики – святые люди: вроде у него все есть, а он все выступает и выступает. Что ему еще надо?

Советую жить не торопясь, плыть легкими облаками и в конце пролиться вот таким маленьким дождем.

Если спросят: «Что он пишет?» – скажите: «Тексты к размышлениям».

Кто-то сказал, цитируя меня: «Я не знаю, жив автор или умер. Это неважно».

«Важно, важно! – закричал я. – Очень».

Мне не идет всё, поэтому покупки не вызывают затруднений.

На самом деле мой талант в том, чтобы не говорить те шутки, что вертятся у меня в голове.

– Он не писатель!

– А чего же он пишет?

– Он не пишет. Он доказывает, что он писатель.

– Кому?

– Врагам.

– Разве им можно доказать?

– Нет.

– Тогда у него много работы.

Я сова.

Ободряюсь к вечеру.

Ем ночью.

К старости взбодрюсь окончательно.

Гуляйте, совы, ночь близка!

Да нет… Чего хотел, того добился… Но как мало хотел?!

Этой ночью мне приснилось, что я пою.

Просыпаюсь – полная квартира людей.

А я-то петь не умею.

Такой конфуз был.

– Вы такой талантливый. Мы вас так любим. Как жаль, что вы уезжаете.

– Да нет – я только что приехал.

– Ну что ж… Да, жаль, жаль… Счастливо.

Блеск фальшивых драгоценностей, фальшивых улыбок, фальшивой доброты, фальшивой заботы, фальшивых цветов…

Ура!

Артисты приехали!

Он сидел, смотрел телевизор и кричал:

– Тьфу! Ерунда! Ну, чушь!

И смотрел.

– Ну, гадость!

И снова смотрел.

– Какой кошмар! Это издевательство!

Он выключал и включал.

– Ну нельзя же так. После криков «Я счастлива» – она попадает в аварию. После «Мы счастливы» – война. Война возникает, когда нужно. «Ты только будь жива, мама», – умоляет сын. Она, конечно, тут же умирает.

– Ну нельзя же так. Это же гадость! – кричал он и выключал, и включал.

Это действительно была гадость.

Но дома было еще страшнее.

Девушка лет тридцати, хороших родителей.

Сама зарабатывает.

Не была замужем.

Сосед предложил:

– Давай сосватаю.

Пришел с товарищем.

Она с утра готовилась. Прическа. Стол.

Они выпили. Стали говорить о работе. Распалились.

Ушли с трудом.

Он ей предложил другого.

Опять прическа. Стол.

Говорили о работе.

Ушли с трудом.

Так сосед с друзьями пил месяц.

Пока их не разоблачили.

Оба грязные.

Ободранные.

Два скелета.

В мазуте, в тряпье.

Два друга.

Автокран и крановщик.

От автокрана остались: голый мотор, трос, стрела, крюк.

От крановщика: румынские босоножки, трусы, нос, майка и одна ветошь для карбюратора, рук и лица.

Оба работают.

Оба обожают друг друга.

Крановщик сидит прямо на механизмах. Кабина сгнила, как зубы у хозяина.

Чем один жует, а другой поднимает – неизвестно. Никогда не видел, чтоб из выхлопной трубы у одного из них шел непрерывный огонь.