Михаил Жванецкий - Кто я такой, чтоб не пить

Трое мужчин любовались фонтаном. Потом застегнулись и ушли.

Вы знаете, у тех, кто живет в горах, не бывает склероза.

Им нечего вспомнить.

В моей записной книжке 66-го года ноября: «Я не хочу быть стариком!.. Я не хочу быть стариком!.. Я не хочу быть стариком!..» Три крика… Сегодня июль 2003-го. И что с того, что не хотел?

Услышал бы меня Господь…

Он точно слышал.

Он просто понял – от какого идиота… Представляю!

Я бы не сел в автомобиль, я б сына не увидел, не посадил за стол сто человек.

Я б моря не увидел из своего окна.

Я бы прохладу летом не включил.

Не знал компьютера.

И не узнал свободы.

И не увидел проводы трех пареньков в Москве.

То главное, что видел в жизни.

Я не прочел бы Оруэлла, Ницше, Пруста.

Себя бы не прочел…

Что делать? За продолжение жизни мы платим старостью. За старость платим смертью…

Кто виноват, что все так дорого?

За право повидать, как взрослым станет сын, услышать, что он скажет, я должен был болеть, лечиться, кашлять. Но я обязан был увидеть другую жизнь.

Отели, яхты, переполненные магазины.

Автомобили, лезущие друг на друга, японский рыбный рынок, греческие острова – как бы увидел, если бы не постарел?

Я много дал. Я дорого купил.

Я заплатил годами, силой, остроумием.

Женщинами.

Красотою ранней смерти, столь любимой у нас в стране.

Я выбрал путь труднее.

Я старел, седел, ушел из ежедневного употребления, из популярности.

Я отдал все, чтоб только посмотреть: газеты, спонсоры, помады, памперсы, суды присяжных…

Пришел, увидел, посмотрел…

А этот вопль: «Я не хочу быть стариком»?!

Ну что же, стой в очередях советской власти, ищи еду, лекарства. Отсиди за анекдот…

Ты был на минном поле. Ты проскочил. Всё позади.

О Господи! Прости. На самом деле, извини.

Я серьезно – прости!

Я забираю крик обратно.

Я прошу там, наверху, не обижаться. Дай мне обратно! Дай сюда!

Есть разница. Тогда я был специалистом. С той жизнью мы на равных. И кто кого когда имел…

Сейчас смотрю, пишу, перемещаюсь, но не лезу в жизнь.

Поглаживаю по головке тех идиотов, кричащих моим голосом: «Я не хочу быть стариком!»

Т-с-с… Успокойся. И не надо.

Август. Август. Август.

Растянуть на весь год.

Август. Август. Август.

Синее море, зеленая зелень, желтый песок, белый катер, голубое небо, мы в белых брюках, мы в белых туфлях, и мы идем.

И мы идем. И помним. И знаем. И счастливы. И немолоды. И всё позади. И всё внутри.

И мы знаем. И мы любим. И мы правы.

Мы теперь правы.

Отныне мы правы.

Снаружи нас не возьмешь. Мы рухнем только от износа. Не видного вам износа изнутри.

Вперед, начинающее поколение немолодых в белых туфлях. Обувь – единственное, что сохраняет красоту ноги, что не меняет красоту, что не подчиняется возрасту.

Вперед, немалолетние!

Бодрей и выше!

Мы несем в себе уже нелегкое и непростое, не сразу ясное. Мы несем в себе то, что от повторов хорошеет, как антиквариат, как мебель, как Дали, как музыка канкана, безумная и легкая на вид.

От стрижки, чистки, разговора и формулировок мы хорошеем, как бронза.

Как фрегат.

Как время, что не лучше и не хуже, а всему свое.

Идем сквозь дым, сквозь музыку, сквозь бедность и болезни.

И тут неважно.

Совсем неважно, кто за кем.

Главное сделано.

Главное сделано.

Остались развлечения.

Работа в виде развлечения и отдых в виде обсуждений.

И еда как наслаждение, и масса павших женщин.

Павших, как гарнир к седому телу.

Вручим на блюде, дальше их забота и их работа.

И что у них получится?

Как интересно.

Как мы им завидуем.

Мы – база упражнений.

И тема лекций.

И предмет леченья.

Консилиум, симпозиум и реквием – всё по тебе.

Как мы идем.

И нашу стройность, что нам прощают.

За все. За все, что есть.

За все, что можешь ты осуществить через других по генеральной. На все действия.

Любовь и ненависть, объем руками руководства, и отзывы, и восхищенье, и поцелуи – всё по доверенности на три года.

Другим, другим доверим – и пошли.

И мы идем в красивых туфлях, ласковых штанах и безрукавках без карманов: всё по доверенности.