Григорий Горин: Иронические мемуары

В преклонном возрасте Фаина Георгиевна Раневская сказала: «Ах, я становлюсь такой старой, что уже забываю собственные мемуары».

Так вот, пока память мне не изменяет, я решил делать мемуарные записи об артистах, режиссерах, писателях, с которыми мне повезло работать и дружить…

При этом мне хотелось избежать излишней серьезности. Потому что про живых надо рассказывать только весело… Во всяком случае, чтоб посторонние люди, услышав, тоже улыбнулись…

Поэтому мемуары у меня иронические. Друзья, о которых я пишу, на меня не обижаются, поскольку сами люди остроумные и всегда готовы дать мемуаристу сдачи в виде эпиграммы, анекдота или забавной байки по его адресу…

Поэтому у нас довольно весело проходят юбилеи друзей. Ибо поздравлять человека с серьезным лицом в нашей компании считается дурным тоном. Сказал же один остроумный француз (или не француз?): «Мрачное лицо у живого человека также противоестественно, как веселое у покойника!».

«Иронические мемуары» – название простое и, собственно, и не требовало бы предуведомления. Почему «мемуары»? – Потому что автору уже за 50… Почему «иронические»? – Потому что еще не за 80, и нет оснований для слишком серьезного отношения к собственным воспоминаниям… Кроме того – вспоминаю только об артистах талантливых и остроумных, с которыми и прошла моя жизнь в кино.

Аркадия Михайловича Арканова я знаю очень давно. Можно сказать, всю свою нынешнюю жизнь, и отчасти предыдущую. Поскольку в предыдущей я, согласно гороскопам, был московской дворовой собакой, то до сих пор иногда смутно вспоминаю черноволосого мальчика Аркашу, тайком кормившего меня остатками своей еды в маленьком дворике в Мневниках. Еда была вкусной, мальчик добрым и музыкальным. Протягивая кусочек, он всегда при этом говорил мне «Голос!», но прежде чем я успевал завыть, начинал отчаянно выть сам…

Так продолжалось это наше первое совместное творчество до 12 марта 1940 года. В тот день, по свидетельству очевидцев, пес, не выдержав ежедневных спевок с Аркашей, бросился под проезжавшую машину, а его душа, вылетев на свободу, тут же переселилась в мальчика Гришу, родившегося в московском роддоме.

С самого своего рождения я стремился еще раз встретиться с Аркашей, но ввиду разницы в возрасте, мне трудно было его догнать. Едва я начал делать первые шаги, Аркаша уже пошел в школу. Я пошел в школу, он перешел в восьмой класс. Я поступил в медицинский инститиут, он его в этот год закончил…

Что было бы дальше, если б наша гонка не прервалась?.. Аркаша мог бы стать доцентом, я – ординатором, он – профессором, я – доцентом… он – академиком, я – министром здравоохранения и т. д. Страшно даже подумать, какой урон мы вдвоем могли нанести отечественной медицине! Но помня первую заповедь клятвы Гиппократа «No nocere – Не навреди!», Аркаша решительно бросил этот бессмысленный карьерный бег, а заодно и медицину. Он зашел в баню рядом с 1-м медицинским институтом, сел в парной на полку и поклялся там сидеть, пока я не закончу институт и не сяду рядом… Так оно и случилось через семь лет. Он принес пива, я достал воблу… Мы сравнялись и в возрасте, и в пристрастиях, ибо в бане, как известно, все равны…

Как возникает потребность в соавторе? По-разному. Бывает, одна и та же интересная мысль приходит в две головы одновременно и возникает совместное произведение искусства. Как это случилось с Бобчинским и Добчинским и их незабвенным «Э!..» Иногда одному человеку в голову приходит только начало мысли, а конец ей способен придать только другой. Так, между прочим, был написан «Коммунистический манифест» Маркса и Энгельса. По воспоминаниям родных, Карл Маркс придумал лишь слово «коммунистический», но совершенно не знал, к чему его можно применить?.. Он просто изводил родных и знакомых, повторяя бессмысленное «коммунистический что?.. коммунистический… чего?», пока его друг Фридрих не подсказал: «Да… „Манифест коммунистический“… Вот чего!.. Ей-богу, Карл, какой ты недогадливый!» Так возникло их главное совместное произведение. (Между прочим, Маркс с той поры очень полюбил слово «мани-фест», которое с английского можно перевести, как «денежный праздник», и Энгельса, у которого он всегда брал в долг и который, собственно, и был для него этим «мани-фестом»…