Константин Кедров - Дирижер тишины

поскольку состоит из мысли

Без тела мысль глупее тела

А тело – это только тело

оно волнуется от мысли,

что невозможна мысль без тела

Без тела мысль всегда телесная

А в теле мысль всегда бесплотна

Они встречаются друг с другом

сожительствуя как два тела

За пределы мысли

тело

улететь никак не может

но в пределах тела

мысли

улетают в бесконечность

Тело мысли сладострастно

Неизменно тело тела

Мысль всегда страстнее тела

даже если тело страстно

Тело мыслит

Мысль телеснит

Тело улетает в тело

Мысль опережает тело

и летит быстрее мысли

Мысль

ты когда-нибудь будешь мною

или ты давно уже была мною

Тело

ты – отражение мысли

или мысль – продолженье мысли

Может, я уже без мысли

Может, ты уже без тела

Может, ты и я – две мысли

но одно родное тело

Мысль

ведь мы когда-то были

чем-то общим

двуединым

а теперь я – пленник мысли

но уже не пленник тела

Мысль не может быть глупее

Тело может быть умнее

Ум стремится только к мысли

Ну а тело любит тело

За пределами тела мысли

за пределами мысли тела

тело ежится в неге мысли

мысль нежнеет в изгибах тела

Мысль изреченная есть грусть

В неизреченном теле боль

Мысль бесконечная есть путь

от сердца к сердцу в глубину

Мысль разветвленная есть сон

как яблоко на древе сна

где все что было –

навсегда

где все что будет –

никогда

Мысль обнаженная есть дрожь

нагого тела в тишине

а тело – это тишина

нагой души

в которой мысль

Я в этом теле господин

И Бог один

И я один

Архитектор свободы. Сон

Архитектор свободы

построил карманный храм

войди в него

он в твоем кармане

в зачетке, где отл.

поет только хор

полумесяц и крест в горниле

Ну вывернут наизнанку

где нутро подкладка

или перелицуют

или продадут за бесценок

храм где живут умершие предки

как летний театр – без стенок

Здесь парит одна сцена посреди лета

нет кулис а задником служит небо

я ждал что отец появится слева

и он появился слева

Навстречу – справа

к нему шла мама

я крикнул – мама

я прошептал – мама

Отяжелели ладони

я взял в них сцену

приблизил ее к губам

отец узнал во мне сына

он меня не забыл

Унося в кармане сцену и маму

с папой –

короля и даму в колоде

я знал что Богу не нужны храмы

ему нужны люди и только люди

Если бы сцена была рояль

я бы играл на сцене любя

но на сцене папа играл себя

и мама играла только себя

Видишь каким огромным стал зал

где повис ландшафт посреди кулис

я сказал: Папа!

А папа сказал –

Только в этом храме молись

Давно ли я был на сцене с вами

где уже не корчась от боли

папа играл короля

мама даму

в еще несыгранной роли

О сцена ты как колода карт

где за спиной тасуются виды

чередуя поп-арт оп-арт

пейзажи висят на дыбе

Вот вверх уплывает старинный Новозыбков

обнажая Чернобыль

где жил я в детстве

за Новозыбковом рябь и зыбь

сплошное пещное действо

Излучаясь к другим мирам

гамма-гаммой вдаль излучен

единоверческий старый храм

где после спектакля ночью я был крещен

В каждой тени актера таится

гамма излучений всего актера

теперь я знаю – театр был храмом

а храм – реактором

Так узор и волн и частиц

плетет незримое кружево

квантовое барокко лептонных птиц

от Новозыбкова до Чернобыля

Я не знаю какова роль

человека в этом театре

где мама королева а папа король

до сих пор в невидимом гамма-спектре

Где занавес как рубашка колоды

опускается падает ниц

где болью залитый как коллодием

я застыл в кутерьме ресниц

От каждой ресницы к другой реснице

тянется невидимый луч

луч вибрирует как границы

когда происходит путч

Кантата Канта

Кант движется по

панели

трость

ударяет

в такт

шагов Канта

кантата такта

токката Канта

в чистом разуме

ему – замер числа

числа –

семена в чреслах

вещь в себе

и вещь для себя

неужели же

непознаваемы

эти чресла

в непознаваемом мире Канта

муж и жена –

одна сатана

Софья Андреевна

для Льва Толстого –

вещь

в себе

и вещь

для себя

Я не раз просил у Фета:

«переведи мне точнее Канта», –

и Фет перевел:

«Я пришел к тебе с приветом…»

Кант отмеривает тростью