Они чем-то неуловимо похожи. Оба умеют ее смешить. Оба кажутся старше, чем выглядят. Оба воины. Оба больше похожи на римлян, чем на ее соотечественников. У обоих невыносимый характер.
Оба ее любят. Оба?
Она другая. Порченая. Она не может понять, кого любит. Или — может?
Может быть, стоило бы выбрать… кого-то другого?
Твой сын станет повелителем всей Германии, сказала старуха-жрица. Царем. Его будут называть Rex.
Туснельда вздохнула. Повелитель? Царь всей Германии? Rex?
Если не соврала старуха, то так и будет.
Только сделай правильный выбор, Туснельда. Сделай выбор.
Сделай.
* * *
Арминию подводят коня. Он кивает мне, садится в седло.
— Прощай, Гай.
— Удачи, брат, — говорю я.
Я не помню, как добрался до своего легиона. Сердце стучит так, что кроме толчков крови в висках, я почти ничего не слышу.
— Легат? Что с вами? — Тит останавливает меня.
Я выпрямляюсь. Еще не хватало, выдавать свои чувства. Я — римлянин. И легат Семнадцатого Морского.
— Все хорошо, Тит.
Центурион смотрит на меня с сомнением. Я говорю:
— Я слышал, ты обнаружил гемов?
Тит кивает.
— Да. Они нас преследуют.
* * *
Бешеная скачка закончилась на удивление быстро.
Заложниц снимали с коней, выгружали из повозок — словно ценный, но не особо одушевленный груз. Воины грубо хохотали, шутили. Правда, руки почти не распускали. Непривычная дисциплина в дружине, римская.
Однорукий больше не появлялся, но осталась женщина с мужским лицом в сетке шрамов. Она командовала разгрузкой. Вояки, несмотря на вид отчаянных головорезов, подчинялись ей беспрекословно.
Туснельда размяла затекшие ноги, огляделась.
Неяркий свет пасмурного дня.
Небольшая деревня, окруженная лесом. Длинный дом в центре, амбары на высоких сваях вокруг, землянки для рабов. Все это окружено частоколом.
Туснельда удивилась. Скачка через ночной лес, когда ветви норовят хлестнуть по лицу, а конь сбросить… нет, это было здорово. Но почему они отъехали так недалеко? Неужели похитители совсем не опасаются, что их будут здесь искать?
Тот, кто увел у римлян германских заложниц, или очень умный, или очень глупый.
Осталось выяснить, какой вариант — правильный. И действовать, исходя из него.
День прошел, заложницы устраивались в длинном доме. Хозяева жались в углу, смотрели на людей однорукого угрюмо и испуганно. Похоже, гостей они принимали против воли. Туснельда пожала плечами. Война. Все-таки война…
Женщина с мужским лицом окликнула ее.
— Ты дочка Сегеста? Пошли со мной.
"Что от меня нужно однорукому?", подумала Туснельда. Но это был не он. У человека, что сидел за столом, перед картой, было две здоровых руки. Ладони лежали на поверхности стола, пальцы барабанили. Тук, тук, ту-тук. Тук, тук, ту-тук.
Человек повернулся.
Туснельда попятилась. В высокой фигуре незнакомца было нечто пугающее.
— Прекрасная Туснельда, дочь Сегеста, — сказал человек с серебряным лицом. — Вот мы, наконец, и встретились.
Кора, влажная и хрупкая, крошится под пальцами. Пахнет сыростью и осенним лесом. Опустившийся к земле туман облегает буковые стволы прозрачно-белой, упругой пеленой.
Гем отнимает руку от дерева, смотрит на ладонь. Она испачкана рыжим. Гем вытирает ладонь о безрукавку, оставляя в облезлой шерсти примятый след…
Выпрямляется.
Некоторое время землисто-голубые, тусклые глаза его смотрят неподвижно, не мигая.
Издалека слышен крик совы, охотящейся на мышей. Писк умирающих зверьков пробивает ухо насквозь, словно иглой.
Гем смотрит. Затем делает шаг — мягко, беззвучно. Сапог оставляет вогнутый след, здесь мягкий мох. Долговязый гем может двигаться с такой скоростью, что за ним трудно уследить, но сейчас он все делает нарочито медленно.
Гем слушает.
Взгляд застывший. Из голубовато-серых, водянистых, словно подтаявший снег, глаз сочится холодный, осязаемый ужас.
Гем моргает. Медленно, словно во сне. Веки опускаются. Поднимаются.
Он задирает голову, поворачивается всем телом.
Кажется, он что-то услышал.
* * *
С утра Тиуторигу казалось, что ладони его пахнут гарью и мокрым железом.
Даже от желто-розовой пластиковой руки шел этот запах — прямо от исцарапанной ладони. Тиуториг поднес протез к носу, втянул ноздрями воздух. Отдернулся.
Железо. Гарь.
И гнилая старая кровь.
Он прищурился.
Читать дальше