Алексей Слаповский - Талий

«И в последнем!» — врывается вдруг (вырывается) из вихря голос Талия.

И еще быстрее взвинчивается этот вихрь, и, кажется, различить в нем ничего невозможно, — но Талий каким-то образом различает, и, если попробовать расшифровать его мысли, то будет это подобно переводу на язык слов такой тайнописи, где закорючкой, мыслительным — условно говоря — иероглифом обозначается не слово и даже не предложение или абзац, а цельное исследование — и придется поэтому в расшифровке даже кое-что сократить для ясности.

Она сказала: «Давай разведемся», — думал Талий. При этом не назвала меня по имени. Что это может означать? Отчужденность? Обезличенность? Хорошо это или плохо? Имелся ли в виду он, муж, Талий, Виталий, или в обезличенной этой форме скрыто разочарование браком как таковым и слова обращены к Мужу вообще — некоему, общему? Первый вариант безнадежен для него, но есть надежда, что она видит иное будущее с кем-то иным. Второй же безнадежен и для него, и для нее — и тут возникает щемящее чувство жалости к ней.

Но почему он считает, что она сказала это вполне осознанно? Он вот — ответил ей шутливо. Может — и она?

Но ей такие шутки не свойственны.

Что же это тогда?

Надо глубже проникнуть в слова. И не только в сказанные, но и в те, что не сказаны.

Она не сказала: «я хочу развестись с тобой» или «я развожусь (разведусь) с тобой», «я ухожу от тебя», «нам нужно развестись», «мы не можем жить вместе», «мы должны развестись», — и еще сотни, а то и тысячи вариантов возможны! — она отказалась от них.

Она выбрала: «Давай разведемся». То есть это — предложение? Но любое предложение предполагает два возможных ответа: положительный и отрицательный. Оно предполагает обоюдное и взаимное участие, соучастие сторон. «Я разведусь с тобой», — при подобной формуле участие второго человека отрицается. Что хочешь делай, что хочешь говори, все решено безвозвратно — разведусь! А здесь подразумевается обсуждение, здесь видна нерешенность и нерешительность, — все более бодрился Талий. Может это вообще скрытая просьба? — укрепить, помочь преодолеть внезапно возникшие сомнения!

Талий ободрился еще больше, когда стал обдумывать отдельно второе слово этой фразы. «Разведемся». Не «разойдемся» (как могут разойтись враги или соперники, чтобы не довести дело до смертельной схватки), не «расстанемся» (слово красивое, но в красоте своей безнадежно-беспощадное ((это, кстати, одно из свойств любой красоты)), не «разбежимся» (что означало бы бы отношение ко всему пустяковое, почти юмористическое, сугубо бытовое; это словцо — коммунальное, кухонное, с публично демонстрируемой удалью: дескать, не в первый и не в последний раз!), нет, «разведемся» при всей его официальной сухости — наиболее милосердное и обнадеживающее слово. Разведемся — то есть исполним официальный обряд, в паспортах поставят новые штампы или как-то зачеркнут старые — Талий не знает этих тонкостей. Разведемся — может, для того, чтобы почувствовать освобожденность от неких гражданских уз (то есть это Наташа, возможно, затосковала об этом чувстве освобожденности, мне-то оно ни к чему, думал Талий, то есть и мне не помешает, но я и без того свободен внутренне!). Человеку, знал Талий, часто ведь нужна возможность выбора больше, чем действительная реализация права выбора. В общем, как в старой побасенке о коренном москвиче, который хвалит свой город за театры и музеи, а когда его уличают в том, что он двадцать лет ни в одном театре и музее не был, с полным основанием отвечает: «А захочу — и хоть сейчас пойду!» Наверное, Таше понадобилось просто-напросто вот это: «А захочу и —!» В любой момент, ибо никакие препоны в виде штампованных бумажек не удерживают. Но захочет ли? — это вопрос совершенно другой, а то и сразу третий!

Талий чуть даже не улыбнулся: настолько складно все получалось. Он физически чувствовал, как легче становится на сердце — а вихрь, поднявшийся было, уже и не вихрь, какой же это вихрь, нет, это широкое и плавное течение потока реки мысли, которая сама выносит на видное место белые паруса озарений, без всякого уже усилия со стороны Талия.

Итак, слова Наташи — обнадеживают. Но важно ведь и то, как сказано! Нельзя ведь забывать и то, что она актриса. А в театре, как известно, то есть на сцене, говорится одно, думается второе, а делается третье. Талий некстати вспомнил (или, наоборот, кстати) рассказы Таши о театре — давние, в первые дни их знакомства. Она знала, как и все, конечно, актеры, множество театральных анекдотов и баек — и тех реальных историй, которые похожи на анекдоты и байки. С абсолютной серьезностью она уверяла его, что всякий раз, когда актеры изображают массовку в каком-нибудь масштабном спектакле, то они вполголоса бубнят: «Что говорить, когда нечего говорить? Что говорить, когда нечего говорить! Что говорить, когда нечего говорить…» В зависимости от содержания пьесы, этот ропот должен иметь оттенок приветственный, одобрительный, гневный, возмущенный — и т. п. Талий очень смеялся, Таше это приятно было и, чтобы окончательно его развеселить, она рассказала уж наверняка анекдот — о статисте, которого наняли на один вечер изображать толпу. Статист, естественно, спрашивает, молчать ли ему или говорить что-то. Ему, естественно, отвечают, что говорить он ничего не должен, кроме фразы что говорить, когда нечего говорить . И он, старательный бедняга, вылетает на сцену и начинает громко орать: «Что! Говорить! Когда нечего! Говорить!»