Алла Борисова-Линецкая - Дневник горожанки. Петербург в отражениях

— Я приказ выполнял. В Чечню — значит в Чечню. Это не первая моя горячая точка. Воевал в Приднестровье. Да у меня в роду все военные.

— Вот вы человек опытный… А рядом — ведь совсем мальчишки!

— А ведут себя героически. Эти мальчишки меня и спасли — 3 часа спускали на плащ-палатке. Нет, я еще ничего — ступни только лишился, и вот осколки в ноге. Но это — ерунда. Протез сделаю и вернусь в строй.

— Может, уже и война кончится…

— Я так думаю — гидру надо добить. Это надо видеть — они боятся и уважают только силу. Другого отношения им не понять.

А младшей дочке Олега всего 1.5 месяца. Это мне жена сказала. Но она мужу не возражает — понимает, что бесполезно.

Эти люди, конечно, герои. Не понимающие, тем не менее, во имя чего проявляют свой героизм. Молодые — говорят о погибших товарищах, о том, что «кровь за кровь». Старшие — о русском духе, который «должен быть крепок».

Один молоденький солдатик рассказал мне о том, как сидел во вражеском блиндаже и по случайно оставленной рации переговаривался с вахабитом.

— Он мне говорит: «Я воюю за ислам. А ты за что?»

— И что ты ему ответил?

— Да обезьяна ты, говорю…

У них нет слов. Но кровью уже заплатили.

1999

Фото Владимира Григорьева

Бедственное положение самого первого хосписа в Лахте — кажется, никого не волнует…

— Раньше я не думала о том, что жизнь полная страданий, может стать почти радостью, что каждое ее мгновение — драгоценно. Я ошибалась. Для Олега это было время духовных открытий, духовного прозрения. Если мы не будем знать, что в последние дни рядом будут бескорыстные замечательные люди, — нет смысла жить…

Эти слова принадлежат Маргарите Кравченко, чей муж провел несколько месяцев в лахтинском хосписе. Хорошо, если бы эти слова услышали все — от губернатора до самого маленького чиновника нашего города. Может быть, тогда не понадобилось бы убеждать людей в том, что должно быть ясно без доказательств.

Сегодня старое здание первого лахтинского хосписа, которое в 1903-м году было построено как больница для бедных в парке на территории усадьбы баронессы Ольги Штейнброк, рассыпается прямо на глазах. Проваливаются полы, лопаются трубы… Пациентов здесь сегодня немного — состояние дома не позволяет принять всех, кто в этой помощи нуждается. Сотни больных, лишены заботы и доброты особых «хосписных людей», которые пока еще здесь работают. Закроется лахтинский дом (а к тому все идет), и распадется удивительное содружество врачей, сестер и санитарок, не боящихся чужого страдания. У нас умеют губить самые замечательные проекты и начинания.

То, что человек смертен, а иногда, по словам героя Булгакова, «внезапно смертен» теоретически известно всем. Но мысль о том, что находится там за гранью, настолько пугающа, что, как правило, зажмурить глаза и постараться сосредоточиться на ходе своей сиюминутной жизни, гораздо легче. Это действительно дает некоторый психологический комфорт (не случайно знаменитый Карнеги советовал жить в отрезке настоящего). Но тогда ситуация тяжелой и неизлечимой болезни близкого человека — невыносима. И для самого страдающего — процесс ухода будет невыносимо тяжел.

К чести Петербурга, который был и остается духовным центром России, именно здесь вопреки атеистическим догмам и многолетней привычке думать всерьез лишь о работоспособном члене общества, зародилось российское хосписное движение, целью которого было изменить сознание, и как следствие, — отношение к человеку, какой бы тяжелой ни была его участь. В те годы, в начале 90-х, о хосписах писали много — тема стала модной.

Радушно встречали Виктора Зорза — признанного во всем мире главу хосписного движения. Польский еврей, заброшенный судьбой в сталинские лагеря, вырвавшийся оттуда с помощью Ильи Эренбурга и ставший известным английским журналистом, прошел со своей умирающей дочерью все круги земного ада. Это «перевернуло» его жизнь. Да, в Англии давно существовала общенациональная сеть хосписов («хоспис» в переводе «странноприимный дом» — дом, где когда-то останавливались пожилые странники по дороге к Гробу Господню). Но в Америке эта идея вызвала противостояние общества. В стране прагматиков и оптимистов не любили думать о горе, страдании и смерти. И все же Зорза удалось пробить стену молчания и добиться того, что идею поддержали сенатор Эдвард Кеннеди, Генри Киссинджер, супруга президента Форда… Нашел он единомышленников и здесь, в Петербурге. Их объединил психотерапевт Андрей Гнездилов, давно занимающийся проблемами неизлечимо больных людей. Здесь собрались в основном верующие люди, согласные работать за очень маленькие деньги и лишенные страха перед неизведанным. Может быть, поэтому лахтинский хоспис и отличается от других, возникших позднее в разных районах города. Здесь особая атмосфера.