Алексей Каплер - Полосатый рейс (сборник)

— Сплошной кошмар, — сказал Басаргин, проходя между нар и столов. Хорошо, что он догадался взять с собой второго штурмана.

— Я бы сказал: липкий ужас, — согласился Ниточкин. — По-моему, они нас прирежут.

— Мне не хочется с вами спорить, — сказал Басаргин.

— Это бесспорно, — отвечал Ниточкин. Они стали плечом к плечу в центре отсека. Весь твиндек орал и ругался одновременно. Толпа разозленных людей тесно сгрудилась, отрезав моряков от выходного люка.

— За жратву в дороге только две недели оплачивают!

— А мы здесь второй месяц припухаем!

— В кино не пускают! Команда смотрит, а нам нельзя!

— Нам самолетом билет положен!

— Да чего на них смотреть, дай им, Костя, по шее!

— Коллективную жалобу подадим!

— Какое счастье, что они трезвые, — сказал Басаргин.

— Всякое счастье относительно, — ответил Ниточкин, упирая ногу в табуретку и стараясь этой табуреткой отодвинуть от себя огромного волосатого грузчика, который орал особенно оглушительно.

— Что вы под этим подразумеваете? — спросил Басаргин.

— То, что я тоже трезв как стеклышко с самой Тикси, — объяснил Ниточкин. В Тикси был сухой закон, и даже на судно не удалось достать десяти бутылок спирта. А сухой закон был специально для этих пиратов.

— Если мы выйдем отсюда живыми, я выдам вам стакан портвейна, — пообещал Басаргин. Такое обещание произвело на Ниточкина большое впечатление. Он отпихнул волосатого грузчика и вырвал у одного из играющих карты, потому что грузчики продолжали играть, не обращая внимания на приход капитана. Это была форма протеста, вид заявления, степень обиды.

Ниточкин смел колоду со стола и вместе с колодой кучу денег.

Твиндек остолбенел, и наступила тишина.

Ниточкин обернулся к Басаргину. На его взгляд, капитан должен был воспользоваться затишьем и начать говорить, объявить, во всяком случае, себя. Капитан на судне есть капитан. Но Басаргин не стал представляться.

— Продолжайте наводить порядок, второй штурман, — сказал Басаргин. — Я не могу разговаривать в этом притоне.

Он делал правильно. Надо было сперва победить, а потом начинать тяжелый разговор. Они были здесь начальством и принимали претензии. Нельзя было оправдываться. Это только разожгло бы страсти. Надо было победить, а потом разговаривать, потому что правда была на стороне грузчиков. Им по договору полагалась отправка после закрытия навигации на Большую землю, им был положен билет, положена койка, а не нары для зверобоев на ледокольном пароходе, который добирался от Тикси к Колгуеву месяц. И теперь следовало во что бы то ни стало уличить их в нарушении правил и тем заткнуть рот.

— Есть, товарищ капитан, — сказал Ниточкин и рванулся к следующему столу. Но там прятали карты по карманам. Ниточкин успел все же прихватить червонную даму и десятку. Однако кто-то подставил ему ножку. И Ниточкин полетел головой в толпу. Толпа эта, тысячную долю секунды назад казавшаяся монолитной, мгновенно и любезно расступилась. И Ниточкин поднимался с пола уже на чистом пространстве. Но червонная дама, десятка и целая колода с другого стола были у него в кармане, и, падая, он не вынул из кармана руку. Он знал, что эти молодчики вывернули бы и карман за время его падения на пол.

Улики были собраны налицо, вина доказывалась бесспорно. Не важно, что виноваты были в нарушении корабельных правил только игравшие. Это деталь. Все грузчики назывались «коллектив». И если коллектив терпел нарушителей, значит, весь он виновен и его права сильно подмочены. Грузчики знали это не хуже Басаргина и Ниточкина. Тишина росла в твиндеке, как бамбук. Она уперлась в подволок и замерла.

Тогда Басаргин сказал:

— Судно потерпело аварию. Из строя вышло рулевое управление. Мы не могли идти дальше в непогоду. Все ваши претензии подадите в письменном виде. Прошу вас, Петр Иванович! — Он пригласил Ниточкина пройти вперед себя.

Басаргину нельзя было отказать в изяществе, элегантности и в аристократизме жестов. Басаргин знал силу слов «в письменном виде» и знал, какое впечатление аристократический жест произведет на докеров, отработавших сезон в бухте Тикси. Такие штуки действуют лучше мата и силы. Правда, они действуют на очень короткое время. Но надо выиграть только десять шагов до трапа и пятнадцать ступенек по нему.

Пауза взорвалась, когда они миновали тринадцатую ступеньку. Твиндек понял, что его обманули, что главная надежда — разговор с самим капитаном — рухнула. Что никакого капитана они больше не увидят. Он был? Да, был. Его позвали, и он пришел. И он уже ушел.