Александр Торин - Экстрасенс

– Есть, Александр Константинович, – Саша судорожно бросился открывать очередной ящик, достав из него кучу пыльных проводов, какие-то коробочки с индикаторами, стрелками и многочисленными кнопками.

– Дорогая Адриана Сергеевна, – Алик весь гарцевал, словно породистый арабский скакун накануне ответственных скачек. – Мы понимаем, что Вы устали, но будьте добры, любезная, последний эксперимент. Мы хотим измерить акустическое поле около Ваших удивительных рук. Будьте добры, напрягитесь еще разок. – Да будьте Вы все прокляты, – неожиданно разозлилась баба. – Что я Вам, каторжная что-ли, я после таких сеансов две недели в постели лежу, не могу в себя прийти. А пенсию по инвалидности мне дали? Хрена, а ты попробуй на сорок рублев в месяц прожить. На молоко с хлебом и то не хватит. Ну да черт с вами, пропади вы пропадом с вашими коробками… – Она зло протянула руки к проводам, раздался свист, и и из усилителя полетели золотые снопы искр.

– Александр Константинович, – у Саши дрожали руки, – входной каскад от перезгрузки сгорел. – А вдруг это все-таки массовый гипноз? – Директор ничего не понимал и это начинало его раздражать. – Телепатия, или хрен его знает чего. Она нам аппаратуру ломает, а на самом деле мы все сидим одурманенные, и ничего не происходит… – Ах так, кобель поганый, тебе ничего не происходит… Девку-то свою обрюхатил и бросил, так ведь? От меня не скроешься. Ох, большие беды ждут вас, да и Россию тоже. Ну ничего, сейчас тебе произойдет такое, что ты еще долго вспоминать будешь… – Баба вдруг с неожиданной для ее комплекции грациозностью подбежала к Сергею Васильевичу и поднесла руки к его запястью. – Ох, – только и успел выкрикнуть он, с ужасом увидев багровое пятно, черневшее на глазах на том месте, где только что обычная, грубая, слегка розоватая мужицкая кожа, поросшая редкими черными волосами, не предвещала никаких язв, ожогов или кожно-венерических заболеваний. – Чтобы я еще с Вами, сволочами бесстыжими, дело какое имела… – Да Вы успокойтесь, – Алик напоминал голодного волка, увидевшего жирную, откормленную добычу. – Вы поймите, вещи это неисследованные, странные, у нас просто подход такой скептический, но я Вас заверяю, с сегодняшнего дня я в Ваш феномен безусловно поверил. – Ну неужели лед надломился? – Адриана вдруг поставила массивные руки на пояс. – Уж сколько мы как рыбы головой об лед бились, сколько мучались. – Вы главное не волнуйтесь… Мы обязательно во всем разберемся.

Во время происходящего диалога аспирант Саша сидел в углу на стуле и с тоской смотрел на сгоревший усилитель. После вчерашнего очень хотелось опохмелиться. Полупризрачный подвал и странные происходящие события казались чем-то совершенно нереальным, как сон, приснившийся после крепкой пьянки в физтеховском общежитии. Он вспомнил о том, что так и не продлили ему прописку в Москве, что аспирантской стипендии не хватало даже на то, чтобы платить за комнату, что Вера две недели назад перестала с ним встречаться, найдя смазливого мальчика из Внешторга, у которого к тому же были новенькие «Жигули», что даже колбасы в магазине уже давно купить стало почти решительно невозможно… Тусклый воздух закачался у него в голове как какое-то марево, сквозь которое проступали электрические огоньки ламп, директор Института, его руководитель, оживленно размахивающий руками, полная раскрасневшаяся баба, взмахивающая руками и колышащаяся всем телом, разбитый стакан, неожиданно сгоревший усилитель, и весь искривленный, придавленный к земле юродствующий седой мужик с гадкими глазами. Все поплыло перед ним как на сумасшедшей карусели, и он неожиданно потерял сознание…

Энергия, энергия кипит в воздухе. Ящики какие-то таскают, из них приборы с ручками и экранами достают, все импортное, цветным поролоном переложено. Мне бы в такой поролон когти всадить и изодрать его на мелкие клочки, да не тут то было, новый завхоз его аккуратно в шкафчик складывает. Все свои сигареты без фильтра, «Дымок» кажется называются, курит. Обстоятельный такой мужик, с бородкой. И обо мне не забывает, подкармливает.

Мерзавец он, все-таки, мой хозяин, меня, домашнее животное, украшение дома взять, в авоську посадить и привезти в этот странный подвал. А этого лижущегося мерзавца, ссущего на уличные фонари, дома оставили. Теперь он, сволочь, небось в кожаном кресле лежит и жрет от пуза. Ну ничего, я потерплю. Пусть им стыдно станет за такую несправедливость.