Филипп Клодель - Мое имя Бродек

– Я ожидал большего, Бродек. Я столько времени слышал твою машинку. Отчет далеко не закончен, хотя мне казалось, что ты написал гораздо больше…

Я постарался скрыть свой гнев. Постарался спокойно ответить, ничему не удивляясь и не подвергая сомнению ни сам вопрос, ни даже присутствие того, кто его задал. Меня так и подмывало сказать ему, что лучше бы он озаботился пожаром, который тлеет в раскаленном передке своей жены, чем моей писаниной. Но ответил, что такой отчет для меня непривычен, что я старался найти верный тон и слова, что довольно трудно соединить воедино разные свидетельства, составить точный портрет, ухватить правду о том, что же тут происходило в последние месяцы. Да, я безостановочно печатал, но нелегко писать то так, то эдак, исправлять, вычеркивать, рвать написанное и начинать сызнова, вот почему я так недалеко продвинулся.

– Но я вовсе не хотел обидеть тебя своими словами, Бродек, это всего лишь так, маленькое замечание, уж ты извини, – сказал Гёбблер, якобы конфузясь.

Оршвира, казалось, мои объяснения удовлетворили. Он снова повернулся к тем, кто его окружал. Зигфрид Кнопф выглядел довольным, поскольку его трубка снова заурчала. Он ласково смотрел на нее и поглаживал ее головку обеими руками, не обращая ни малейшего внимания на окружающее.

– Может, у вас есть вопросы, господин Лиммат? – почтительно спросил мэр, повернувшись к старому учителю. Я почувствовал, что на моем лбу выступил пот, как в те времена, когда он спрашивал меня перед всем классом. Лиммат улыбнулся, сделал паузу, потер свои длинные руки.

– Нет, никаких вопросов, господин мэр, это скорее замечание, просто замечание… Я хорошо знаю Бродека. Даже очень хорошо знаю. И давно. Знаю, что он со всей добросовестностью выполнит задачу, которую мы ему поручили, но… как бы это сказать… он мечтатель, и я говорю это, не думая ничего плохого, поскольку считаю, что это большое достоинство – мечтать, но в данном случае не стоило бы ему все валить в одну кучу, мечты и реальность, то, что существует, и то, чего на самом деле нет… И я заклинаю его быть повнимательнее, заклинаю не отклоняться с намеченного пути, не позволять своему воображению управлять мыслями и словами.

В последующие часы я так и этак крутил в голове слова Лиммата. Что он под этим разумел? Не знаю.

– Не будем тебя дольше задерживать, Бродек. Полагаю, что ты торопишься домой.

Оршвир встал, и я тотчас же последовал его примеру. Коротко кивнул всем на прощание и быстро направился к двери. Как раз этот момент выбрал Кнопф, чтобы выйти из своей летаргии. Его блеющий, как у старой козы, голос догнал меня:

– Какая красивая у тебя шапка, Бродек, и теплая, наверное. Никогда ничего подобного не видел… Откуда она у тебя?

Я обернулся. Кнопф приближался ко мне, подпрыгивая на своих кривых ногах. И смотрел только на шапку Андерера , которую я снова надел на голову. Подойдя совсем близко, он протянул к ней свою крючковатую руку. Я почувствовал, как его пальцы пробежались по меху.

– Очень оригинально, и какая хорошая работа… Великолепно! Тебе, наверное, тепло в ней, особенно в такую погоду… Завидую тебе, Бродек…

Кнопф гладил шапку, весь дрожа. Я чувствовал его пропахшее табаком дыхание и видел, как в его глазах пляшет огонек безумия. И вдруг спросил себя, не сошел ли он с ума. К нам подошел Гёбблер.

– Ты не ответил, Бродек. Господин Кнопф спросил, кто тебе сделал эту шапку.

Я колебался. Колебался между молчанием и несколькими словами, которые мне хотелось бросить в него, как острые ножи. Гёбблер ждал. К нам подошел Лиммат, закрывая свою худую шею отворотами вельветовой куртки.

– Гёбблер, – сказал я в конце концов доверительно, – ты ни за что не поверишь, хотя это чистая правда. Но умоляю тебя, это секрет, так что никому не проболтайся. Представь себе, эту шапку мне сшила сама Пресвятая Дева, а принес Дух Святой!

Эрнст-Петер Лиммат расхохотался. Кнопф тоже. Один только Гёбблер насупился. Его почти мертвые глаза искали мои, словно чтобы выколоть их. Я оставил их всех и вышел.

Снег снаружи так и не перестал, и от траншеи, которую час назад прокопал Цунгфрост , уже не осталось и следа. На улицах деревни не было никого. Фонари на коньках крыш слегка качались вместе со своими ореолами. Снова подул ветер, но очень легко, заставляя хлопья порхать во все стороны. Вдруг я почувствовал, что рядом кто-то есть. Это оказался Онмайст, тыкавшийся холодным носом в мои штаны. Такая фамильярность меня удивила. Я подумал даже, не принял ли он меня за кого-то другого, за Андерера , например, единственного, кого он раньше жаловал своими вольностями.