Эрленд Лу - Фвонк

«Я задумался о своем», — сказал он не таясь, как старому, доброму знакомому.

«Да, — поддакнул Фвонк, — мне показалось, ты усиленно о чем-то думал — о чем?»

«Нет, не хочу об этом говорить», — ответил Йенс.

«Не хочешь?»

«Нет».

«Ну ладно».

«Вообще-то, я готов рассказать, если это останется между нами».

«Конечно».

«Я думал о новогоднем обращении к народу».

«До него еще девять месяцев вроде?»

«Верно, но оно как гвоздь в башке, это проклятое обращение, весь год меня дырявит, я регулярно просыпаюсь ни свет ни заря, весь в поту и с мыслями о нем, ты можешь себе представить такой кошмар? Нет, Фвонк, эта работа выедает мне мозг и отнимает у меня свободу. Хотя что отнимать? Свободы у меня нет».

Фвонк кивнул и сделал строгое лицо. Несвобода — это плохо. Это он понимает.

«В прошлом году было очевидно, о чем мне говорить. Сочинять ту речь было трудно, но вопрос темы не стоял. А в этом году все не так однозначно, поэтому мой мозг сам по себе безостановочно отслеживает информацию о проблемах, процессах, тенденциях, запоминает ее и складирует, причем все это на автопилоте. Все время, что вы, работающие не премьер-министрами, тратите как пожелаете, я гроблю на эту речь. В обычный год это единственная моя речь, которую слушают плюс-минус все, поэтому она так важна. Мне нужно сказать что-то каждой группе граждан, понимаешь? Солдату, который сейчас несет службу в чужой стране, это важно, моряку и нефтянику с буровой платформы, не забыть матерей-одиночек, молодежь, неудачников-замухрышек и людей с некогда иной этнической принадлежностью, по той или иной причине перебравшихся к нам, коих нам теперь предстоит интегрировать со всем их укладом и прочим, и каждый из них, слушая меня, должен испытать гордость, что он — норвежец, а кроме того, я обязан сказать, что мы идем вперед верной дорогой. В этом пункте я часто привираю, должен признаться, потому что если эта дорога — правильная, то откуда же столько странного и совершенно мне непонятного? Тебя не очень коробит, что я все это говорю?»

«Но разве у тебя нет людей, которые пишут тебе речи?»

«Есть, конечно, но суть я должен придумать сам. Премьер, которому нечего сказать народу в новогоднюю ночь, котируется невысоко. Мгновенно расползаются слухи, и — понеслось. Я не свободен, Фвонк».

«Да, ты говорил».

«Мало кто в этой стране несвободен так, как я. Разве что король, но даже у него не так, его все же гораздо больше берегут, он недоступен, он вознесен над законом (что, вообще-то, странно), к тому же он реагирует выборочно, на что хочет, а я изволь отвечать на все вопросы подряд, не исключая самых грязных и идиотских, это как бы часть моего контракта с народом и все такое. Фвонк, стоять во главе открытого демократического общества, как наше, — это чудовищная морока, чудовищная».

62) Йенс замолчал, потом сделал еще глоток вина и взглянул на Фвонка в твердом знании, что уже наговорил много-много лишнего. Ему придется меня убить, думал тем временем Фвонк, он не сможет жить с мыслью, что мне известно о нем все это, во всяком случае, долго он так не протянет, утром проснется и велит своим топтунам прирезать меня. Этим обязательно заканчиваются попытки сдать лидеру страны жилой цокольный этаж, что ж меня ничто в жизни не учит, а то мало эти стены навидались падения нравов, черт-те что.

63) «Ну вот, — сказал Йенс. — Коротко говоря: я приезжаю сюда, чтобы просто побыть одному, как велел парламентский доктор, это был почти приказ. Семья в курсе и поддерживает меня, не подумай ничего такого, они разрешили мне укрываться у тебя, и партия тоже: центральный совет только что обсуждал этот вопрос, даже профсоюзы предупреждены. В последнее время, если уж совсем начистоту, я несколько раз срывался, со мной невозможно иметь дело, говорят, я стал несговорчив и вспыльчив, а всегда был сама выдержка, так что мое окружение на себе чувствует, что не все ладно, их устраивает, если у меня будет место, где я смогу прийти в норму. Я никогда не бываю один. Скорее всего, в этом корень всех проблем. Я не бывал один уже много-много лет, а человеку важно одиночество, утверждает парламентский доктор, очень важно, в мозгу что-то нарушается, если человек не может побыть один и не имеет времени ничего не делать, я не помню, что точно она сказала, но речь шла о химии мозга, нарушается какой-то баланс, это нехорошо».

«Конечно нехорошо».

«А тебе удается выкроить себе время без людей?»

«Да».

«И тебе от этого много радости?».