Александр Жулин - Душа убийцы и другие рассказы

— А вот так! Вы вот «Овод» читали? Вот там был кардинал, ох, не помню, как его? Вот он был одному молодому там как бы вместо отца! А потом выясняется, что именно он-то и есть настоящий… Ох, похоже, я свернул не туда!

— Вы хотите сказать: Валентин и Игорь Петрович…

— Ну да, да! Знаете, что такое Игорь Петрович? О, это — пират, конкистадор, красавец! Валя пришел к нам — а я помню, помню те времена! — о, он пришел, услыхал, а шеф как раз был в ударе, рассказывал… О, как он говорил! Если не железобетонные заводы-автоматы — страна идет по миру! Прямо так говорил: если не мы — распад, развал, разложение! Представляете: такое услышать дипломнику? Афганистан еще не случился, заметьте!

— Ну, а красивая Марина? С нею — как? Ваше мнение! — перебил скользкую тему служака.

— А при чем тут Марина?

— Ну, мне кажется, они… Они трое… Ну, понимаете?

— Нет! На фиг она им сдалась? Шеф все понимает как надо, а Валя… Не-е, он ее не любил… Не любит! Пошли-ка быстрее!

Валентин лежал на склоне Горы, и ее холодные пальцы трогали тело. Хотел было прокашляться — из горла вырвался странный звук, похожий на всхлип.

— Что ж ты, Гора?

Лицо Горы поскучнело.

— Мне в самом деле конец?

Гора шумно вздохнула. Может быть, откуда-нибудь обрушился снежный пласт.

— Ну уж фигушки! — возразил. Но несмело.

Гора пробралась холодными пальцами в самое сокровенное. Попокалывала кожу под маечкой. Он поежился, напряг мышцы — холодная, большая ладонь охватила разом обе лопатки.

— Это ты брось! Холодно!

Глаза Горы сияли ледяным, ослепительным блеском.

И тогда все в нем взбунтовалось. Приподнялся, ощутив миллионы льдистых уколов в застывающем теле. Схватился за ветку, подтянулся немного. Боль в ноге ударила с новой силой. Сжав веки, чтобы не брызнули слезы, всхлипывая и выкликая страшной силы ругательства, он снова пополз.

Но что это такое? Может быть, в голове у него помутилось?

Да, помутилось, наверное! Полуослепший от блеска снега, полуоглохший от боли, он полз вверх… вверх… вверх…

Еще когда принялись звать Валентина, махать и кричать, что не сомневаются в нем, что темнеет, пора, Игорь Петрович, глядя на эту букашку, прилипшую к белой круче горы, ощутил неожиданно смутное беспокойство. Валентину, разумеется, не дано глубокого видения и понимания. Машина закупки пущена в ход, моторы свистят, питаемые единой электрической сетью, и он, Игорь Петрович, лишь один из многих других. Но, с другой стороны, из всех тех — ну, сколько их, человек тридцать-сорок в стране? — которые решают судьбу автоматов-заводов железобетонных изделий, только Игорь Петрович отчетливо представляет, насколько абсурдна закупка того, что они могут сделать сами и дешевле, и лучше. И сейчас в этой большеголовой — из-за пышной кроличьей шапки с опущенными ушами — фигурке, склонившейся запятой над волосинками-палками, почудилась ему вдруг опасность. Кованая, неразгибаемая.

Проклятый волчонок! Что, если начнет ходить по инстанциям, звонить и писать? Такие дрожащие, нервные, тощие — никогда не знаешь, чего от них ожидать. Вот и сейчас. Если сейчас сверзится вдруг, разобьется? Всегда ведь найдется такой человек, который напомнит, кто был здесь старшим. Какой-нибудь, да обнаружится моралист, который ткнет пальцем. И с несвойственной неуверенностью Игорь Петрович сказал:

— А что, если нам поднять якоря?

Умница Евгений Евгеньевич понял:

— Если отойти, спрятаться, выждать…

— Конечно! — вскричала Марина, — как только увидит, что остался один, что выпендриваться не перед кем, так тут же и спустится!

В этой категоричной, чисто женской реакции была какая-то беспощадная, но до чертиков привлекательная неправда.

Игорь Петрович взял было решительный темп. Слитной цепочкой группа заскользила за ним. Вечер жег щеки, вершина алела, синие ели проносились навстречу — прекрасно! В этом быстром размашистом беге, с хлопаньем лыж, ощутил словно бы возрождение. Но тут что-то случилось. Нет, шаг он не сбил, он даже прибавил, но будто сзади окликнули. Энергично работая рычагами-руками, склонил голову, на ходу шваркнул боком вязаной шапочки по плечу, открыв ухо: окликов не было. Послышалось? Хотел обернуться, узнать, что такое, но вместо этого заторопился зачем-то: быстрее, быстрее. Скорее добраться до намеченного перелеска!

Однако то ли такое движение было ему уже не по возрасту, то ли и в самом деле смутил неразгаданный оклик, но только складность движений нарушилась. То проскальзывала толчковая лыжа, то застревала палка в снегу, выкручиваясь из ладони; показалось, будто обвит по груди резиновой лентой, другой конец прикипел где-то сзади — не к горе ли? — и с каждым шагом резина растягивалась, увеличивая сопротивление. Что-то было не так. Он начал делать длиннее шаги, стараясь дольше скользить, расслабляться. Нет, к черту! Грудь теснило, сердце все тяжелее прокачивало густевшую кровь, жар легких иссушивал глотку, и, главное, пропал весь азарт.