Александр Жулин - Душа убийцы и другие рассказы

— Две макушечки — значит: счастливая! — смеялся отец: — Две макушечки, на каждой — по голубку! Одна не останется, будет жених, будет семья. А глаза-то, глаза! Чистые, нежные! — и вновь целовал, а девочка, хохоча и кокетничая, подставляла ему то один глаз, то другой, но никак не макушечки.

Так, с безмятежной детской улыбкой, она и заснула.

«Наша девочка» еле-еле сумела его отловить. Гневно дыша в трубку, накинулась:

— Послушайте, где это вы шастаете? Я звоню, звоню!.. Он… Вы понимаете, он опять топал ногами, как слон!

Виктор Алексеевич долго молчал. Затем с ледяной, медленной яростью вогнал в ее глупые уши:

— А теперь послушайте вы! Я не приду! Я на больничном. Я завтра на похороны… Катитесь вы, знаете!..

Теперь замолчала она. Он слушал прерывистые, быстрые вздохи, готовясь теперь врезать по-черному, но вдруг услыхал:

— Я с вами! Виктор Алексеевич, я буду у вас!

— Да не с мамой, не с мамой! — сразу расстроился он.

— Это неважно, не бросайте меня! — голос был неожиданно жалобен, слаб.

… На похоронах вместе с ними обоими было семь человек. Его не знали, но перед ним расступались. Казалось ему, слышал шепот в свой адрес.

Когда отходил от нее, кто-то коснулся руки.

— Не мучьте себя, — сказали ему. — Не виноваты вы, это — судьба!

Взглянул в глаза говорившей, но не мог признать в ней знакомую.

— Не казнитесь, — все говорила ему эта женщина, девушка, как ее? Лицо ее начало расплываться. — Она, верно, была не очень в порядке. Вы понимаете? Ну кто в наше время?..

Он вдруг испугался. Испугался услышать что-то очень точное, бьющее в цель безошибочно и безжалостно. Защищаясь, поднял ладони.

— Хотите, я вас провожу? — Ему хотелось схватить пальцами, выжать серую слизь с раздутой, обманчивой маски, в которую расплылось лицо. «Замолчи!» — застрял в горле крик. — Вы одиноки, я одинока, я вас провожу! — не затихали слова.

Он поднес пальцы, которые крючились, которые невозможно было разжать, к злой, ему сострадающей… Но зачем ему сострадать?.. Поднес их к этой коварной маске, но… Неожиданно для себя провел ими по мягкой и гладкой, чуть морщинистой коже.

— Виктор Алексеевич, это — судьба! — послышался шепот, и из колыхавшихся контуров маски проступило лицо: испуганное, мокрое и дрожащее. — Идемте ко мне.

— Ловите момент, Витя! Знаете, это о ком? — внезапно он произнес и позволил взять себя под руку. — Ромео поймал момент, — зло продолжал, позволяя вести куда-то себя. — Ромео поймал «нашу девочку»!.. «Наша девочка» поймала Ромео!..

Что-то пискнуло рядом, локоть повис. Недоуменно повел он вокруг освобожденной рукой: никого. Только где-то уже далеко промелькнула темная тень. Он не стал напрягать зрение, опустошенный куда-то побрел.

— Никакая смерть не бывает бесцельна! — бормотал, уходя. — Ах, бросьте, оставьте, какая судьба? Никаких генов нет! Врете вы, врете!

— Александра Сергеевна, Александра Сергеевна! — пропищала из кухни эта тощая вертихвостка, — не могли бы вы за молоком последить, пока я занимаюсь бульоном?

Иван Петрович, полулежа в подушках, пожал плечиком: надо идти!

Александра Сергеевна поднялась — с львиной грацией. Современно крупная, современно пластичная. Замедленно вышла, ощущая спиной волнующий взор.

И обрушился шквал.

— Для меня это какой-то дьявольский рок! — с места в карьер понесла вертихвостка. — Иной раз прикажу себе замереть — и замру! Замру и смотрю, на одно молоко только смотрю, жду, чтобы, как начнет закипать, тут же выключить. И что же вы думаете?

— Вас отвлекают в наиважнейший момент? — учтиво спросила Александра Сергеевна, думая лишь о том, чтобы скрыть свою мысль. Мысль ее не была столь изысканной, как тон ее слов. «Окунуть бы башкой тебя в это самое молоко!» — вот и вся мысль.