Пол Остер - Невидимый (Invisible)

Часть I: вы говорите об Энди в прошлом времени, выкапывая из себя все, что вы помните о нем, живом. Всегда — самая долгая часть ритуала. Вы вспоминаете прошлые годы, но все время находятся какие-то дополнения в закоулках ваших мемуар. Вы стараетесь сохранить настроение легким и негрустным. Это празднование не смерти, а веселья, и смех при этом допускается всегда. Вы вспоминаете его неправильные слова: хангбургер вместо хэмбургер, челдовек вместо человек, друкдрука вместо друг друга — как Они поцеловали друкдрука — и совершенно забавное Мамыями о городе, где родилась ваша мать — Майами. Вы говорите о его коллекции насекомых, его плаще Супермена и его сражении с краснухой. Вы вспоминаете о его неприязни к гороху. Вы вспоминаете его первый день в школе (слезы и мучения), его ободранные локти и его забавное икание. Всего семь лет жизни, но каждый год ты и Гвин приходите к одному: список безграничен. И, все равно, каждый год вы никак не можете отделаться от ощущения, что часть его исчезает, несмотря на ваши усилия, все меньше и меньше брата остается в вас, что вы бессильны остановить его постепенное исчезновение.

Часть II: вы говорите о нем в настоящем времени. Вы представляете, каким человеком он мог бы стать, если бы был живой. Десять лет он живет в тени вашего существования внутри вас, призрак, выросший в другом измерении, невидимый, но дышащий, дышащий и думающий, думающий и чувствующий; и вы следовали за ним с его восьми лет, и чем больше лет он остается с вами, сейчас семнадцатилетний, расстояние между вами сокращается и становится незначительным; и это поражает вас, тебя и твою сестру одновременно, что в свои семнадцать он уже не девственник, что любит покурить косяк и уже пробовал алкоголь, что он уже бреется и мастурбирует, водит машину, читает сложную литературу и раздумывает, в какой бы колледж ему отправиться, и вскоре он станет совсем ровней с вами. Гвин начинает плакать, говоря, что она больше не в силах вытерпеть, что она хочет прекратить этот разговор, но ты просишь ее потерпеть еще несколько минут, и вы больше никогда не вернетесь к этому — это самое последнее день рождения Энди в ваших жизнях, но ради Энди ты должна потерпеть до конца.

Часть III: вы говорите о будущем, о том, что могло бы случиться с Энди к следующему дню рождения. Самая легкая часть, самая радостная, и за последние годы ты и Гвин фантазировали об этом с большим энтузиазмом и живостью. Но не в этот год. Прежде, чем ты приступаешь к третьей и последней части, твоя сестра закрывает рот рукой, вскакивает со стула и выбегает из кухни.

Ты находишь ее в гостиной, плачущей на диване. Ты садишься рядом, обнимаешь ее за плечи и говоришь с ней как можно мягче. Успокойся, говоришь ты. Все в порядке, Гвин. Прости… прости, что зашли далеко. Я виноват.

Ты ощущаешь тонкость ее вздрагивающих плеч, хрупкость костей под ее кожей, ее ребра прижаты к твоим, ее бедро — к твоему бедру, ее нога — к твоей ноге. За все года знакомства с ней ты вряд ли видел ее настолько жалкой, настолько разбитой печалью.

Это неправильно, наконец, говорит она; ее глаза смотрят вниз, слова адресованы полу. Я потеряла контакт с ним. Его уже нет, и мы никогда больше не найдем его. Через две недели будет десять лет. Это половина твоей жизни, Адам. На следующий год — половина моей жизни. Слишком долго. Расстояние растет. Время накапливается, и с каждой минутой он удаляется все дальше и дальше от нас. Прощай, Энди. Пошли нам когда-нибудь открытку, хорошо?

Ты ничего не говоришь. Ты просто сидишь, обняв сестру, и слушаешь ее плач, зная, что бесполезно прерывать, и что она должна выговориться. Сколько это длится? Никакого понятия, но наступает момент, когда ты замечаешь, что слезы остановились. Левой свободной рукой ты берешь ее за подбородок и поворачиваешь ее лицо к себе. Ее глаза покраснели и набухли. Потеки туши на щеках. Из носу течет. Ты отпускаешь ее лицо и достаешь из заднего кармана носовой платок. Ты чистишь ее лицо. Потихоньку осушаешь слезы, ее нос, вытираешь тушь; и все это время твоя сестра терпеливо сидит. Наблюдая за тобой, ее глаза отходят от нахлынувших чувств; она сидит абсолютно недвижима, пока ты очищаешь последствия шторма. По окончании ты встаешь и говоришь ей: Время выпить, мисс Уокер. Я пойду за скотчем.

Ты отправляешься на кухню. Минуту спустя, когда ты возвращаешься в гостиную с бутылкой Катти Сарк, двумя бокалами и кувшином льда, она сидит так же, как ты оставил ее — на диване, голова откинута на подушку, глаза закрыта, ровное дыхание, успокоившаяся. Ты ставишь то, что принес, на один из трех, перевернутых дном вверх, деревянных молочных ящиков, стоящих рядом с диваном; однажды ты принес их с бывшим соседом с улицы, и теперь они служат заменой кофейному столику. Гвин открывает глаза и улыбается изможденной бледной улыбкой, будто прося прощения за свой срыв, но здесь нет ничего такого, за что нужно извиняться, не о чем говорить, ничего против нее; и ты наливаешь виски и кладешь лед в бокалы; тебе легко от того, что разговоры об Энди позади, и что больше не будет день-рожденных празднований ушедшего брата в будущем, и что ты и твоя сестра навсегда покончили с детскими привычками.