Наталья Суханова - Трансфинит. Человек трансфинитный

Но речь ведь шла не о реальном луге. и хоть я и не поддерживал попыток толкования Филиппом моего видения, имелась и у меня версия. я знал уже немного символику и понимал явленное так, что это поле, это многотысячное кладбище оклеветанных, безвременно, бессмысленно погибших, загубленных — неподъемно, неохватно, мне не осилить его, не пройти, не поведать, а до этого мне и смерти нет, до этого мне не прикоснуться к дорогим ушедшим, нельзя, невозможно — увязнешь, заспотыкаешься, затрясешься в провальной шахте костяных этажей. Не поднять, не осилить — вот что смутно, полуосмысленно понимал я.

Утаивая свою версию, я вел себя видимо непорядочно. Не хочешь — не приходи, правда ведь? Непоследовательно я себя вел. Но Филипп и сам непоследователен был. и полагаю, тем-то и хорош.

Он явно заинтересовался моим случаем. Сначала он мне предлагал всякие технические уловки преодолеть этот луг, вплоть до аппаратов и приспособлений.

А между прочим, однажды я этот луг преодолел. Правда, уже не в эксперименте, а во сне. в этом сне все как-то обернулось: пустоты, в которые проваливается нога, были уже не пустотами, а сверхплотной подстилкой, фундаментом легкотравного луга. Арбуз, который на этот раз нес я, все еще был тяжел, но механика вычислила, как с помощью рессор, пружинок, ремешков, колесиков сделать его невесомым. Однако свидание с отцом было заменено свиданием с давней любовницей, карлицей — сон даже преувеличил ее карликовость. Какая чудная, кстати сказать, была женщинка, урод уродом, доступная во всех положениях — со смехом, всегда со смехом. и увидев меня, она хоть и называла меня каким-то другим именем, но я с важностью сновидного знания, соображая, что странно было бы ей не путать наши имена, был вполне уверен, что она вспомнила именно меня, какое бы имя, радуясь мне, ни называла. Как счастливо она плакала, размазывая по смешному, сияющему лицу слезы катарсиса и смеха, и радостный ее смех звучал за каждым ее словом.

Как, спрашивается, вот этот-то сон можно было истолковать психоаналитически? Но что с меня возьмешь — кривого человека с кривым сознанием?

Об этом сне я, разумеется, Филиппу не сообщил — еще бы решил, что я издеваюсь над ним.

Филипп же продолжал свои технические, как мне казалось, поиски способов для меня перейти этот луг: а так? а если так? а что, если таким образом?

Когда же я, устыдившись наконец, рассказал ему, что это за луг, он только поморщился:

— Вы же умный человек, Митмих, неужели вы не заметили, что средства пройти по этому лугу, реальные средства имеют мало отношения к вашему лугу.

Он понял-таки принципиальную непроходимость такого луга. Как мистер Артур Кларк, успокоивший проходческий зуд человеческих пилигримов: его величество Космос — бесконечен и неохватен. Необъятный Космос. Неподъемная работа, неправильная работа.

Принципиальная невозможность. Как во сне, когда тебе позарез нужно в туалет, — пардонэ муа за непристойную аналогию, — однако все туалеты заняты, вокруг женщины, двери то и дело распахиваются, всюду таблички: «туалет не работает», «туалет на ремонте», «санитарный час», «перерыв до вечера», забежал за дерево — дерево валится, ринулся в какой-то дворик — женщина из окна выглядывает. Выхода нет. Или выход принципиально другой.

;;

Вылечил ли меня мой юный психотерапевт?

Сначала-то я подумал, что да, помог, полегчало, я начал дышать. Да, легче мне стало, силы во мне прибывали. Однако писать я, как и до Филиппа, не мог — книга по-прежнему оставалась за семью печатями.

Но мне как-то безразлично это стало.

Почему я все же не пишу, интересовались знакомые. я отвечал: что же писать, уже проехали зеленый свет, уже задвинули тему, осудили и покаялись, время прошло, уже никому это не нужно, а в стол, дескать, писать не умею, рукопись в столе, она ведь как зэк в тюрьме, а я не хочу такой жизни рукописи, какая выпадает заключенному.

На самом же деле я не писал, потому что не хотел, не мог писать. Не из страха перед тем, чтобы пройти это снова, из другого какого-то отталкиванья от написанного мной, от написанного другими. Стыдно сказать, но мне было скучно. Или же, как бы это выразить, — так, знаешь, бывает, когда зайдешь не с того боку. Как бывает, когда по всем реалиям, по всей логике необходимо что-то сделать, и нет никаких убедительных доводов, вообще нет доводов не делать этого, а что-то в тебе противится, ты просто не можешь, и все тут. Ты выжил для того, чтобы сделать это, это было целью, смыслом твоего существования — и отвращенье к деланью, без каких бы то ни было оснований.