Франсуаза Саган - Любите ли вы Брамса?

— Оказывается, я не знаю, люблю ли я Брамса.

— А я не знал, придете ли вы, — ответил Симон. — Уверяю вас, мне совершенно все равно, любите ли вы Брамса или нет.

— Ну, как было за городом?

Он с удивлением взглянул на нее.

— Я вам звонила, — призналась Поль, — я хотела вам сказать, что пойду.

— Я так боялся, что вы позвоните и откажетесь, что укатил за город, — сказал Симон.

— Хорошо за городом? Куда вы ездили?

С каким-то горьким удовольствием она представляла себе Уданский холм в закатном свете; она была не прочь послушать рассказ Симона. Если бы они с Роже остановились в Сетейле, они бы шли по этой самой дороге, под рыжими кронами деревьев

— Я просто катался, — ответил Симон, — и на названия не смотрел. Уже начинают…

Раздались аплодисменты, дирижер поклонился публике, поднял свою палочку, и они опустились в кресла одновременно с двумя тысячами слушателей. Исполняли концерт, и Симону казалось, что он его узнает — немножко патетично, временами, пожалуй, чересчур патетично. Он чувствовал прикосновение локтя Поль, и при всяком взлете музыки его уносило тем же порывом. Зато, как только музыка начинала замирать, он осознавал окружающее, слышал покашливание соседей, замечал смешную лепку черепа какого-то господина, сидевшего от них через два ряда, а главное — сознавал свой гнев. За городом в ресторанчике около Удана он встретил Роже, Роже с какой-то девицей. Роже поднялся, поздоровался с Симоном, однако с девицей не познакомил.

— У меня такое впечатление, что мы с вами все время встречаемся, не правда ли?

Симон от неожиданности промолчал. Роже смотрел на него угрожающим взглядом, приказывая молчать об их встрече; правда, он не смотрел на него заговорщически, как бабник на бабника, и на том спасибо. Смотрел злым взглядом. Симон промолчал, он не боялся Роже: он боялся причинить горе Поль. Никогда с Поль не случится ничего дурного по его вине, он поклялся себе в этом; впервые в жизни ему захотелось заслонить кого-то от беды. Ему, которому женщины надоедали быстро, больше того, отпугивали своими признаниями, своими тайнами, настойчивым желанием навязать ему роль мужчины-покровителя, ему, Симону, привыкшему к быстрым разлукам, вдруг захотелось обернуться и ждать. Но чего ждать? Ждать, пока эта женщина поймет, что любит самого заурядного хама; но как раз такие-то вещи понимают медленнее всего на свете… Она, должно быть, грустит, должно быть, и так и этак обдумывает поведение Роже, возможно, она уже замечает первые трещинки. Скрипка, вознесясь над оркестром, отчаянно забилась в пронзительной ноте и затихла, канув в волну мелодии и увлекая за собой другие инструменты. Симон еле сдерживался, чтобы не повернуться, не обнять Поль, не поцеловать ее. Да, поцеловать… Он ясно представил себе, как наклоняется к ней, губы его касаются ее губ, она закидывает руки ему на шею. Он прикрыл глаза. Увидев выражение его лица, Поль решила, что он и в самом деле меломан. Но тут его дрожащая рука нашла ее руку, и она досадливо отстранилась.

После концерта он повел ее пить коктейль, другими словами, ей подали апельсиновый сок, а ему двойной джин. Она подумала, что опасения мадам Ван ден Беш, пожалуй, не так уж необоснованны. Симон с горящим взором, размахивая руками, говорил о музыке, но она слушала его рассеянно. А что, если Роже удастся пораньше выехать из Лилля и он поспеет к обеду? Teм более что на них уже оглядывались. И неудивительно: Симон чересчур красив или просто чересчур молод, а она уже нет, во всяком случае, для того, чтобы быть его дамой.

— Вы меня не слушаете?

— Нет, слушаю, — сказала она. — Но пора идти. Мне должны позвонить, и потом на нас все смотрят.

— Неужели вы к этому до сих пор не привыкли! — восторженно отозвался Симон. После музыки и джина он почувствовал себя окончательно влюбленным.

Она расхохоталась: временами он бывает даже трогательным.

— Попросите счет, Симон.

Он повиновался с такой неохотой, что она невольно посмотрела на него в упор, пожалуй, впервые за этот вечер.

А что, если он и в самом деле понемножку влюбляется в нее, а что, если эта невинная игра обернется против него самого? Она по-прежнему считала, что он пресыщен своими победами; но, может быть, он вовсе не столь тщеславен, а гораздо проще, чувствительнее. Странно, но именно его красота вредила ему в ее глазах. Она находила его слишком красивым. Слишком красивым, чтобы быть искренним.

Если все это так, то она сделала глупость, встретившись с ним; лучше уж было отказаться. Он подозвал гарсона и молча вертел в пальцах стакан. Он вдруг умолк. Она положила ладонь ему на руку.