Франсуаза Саган - Сигнал к капитуляции

— Люсиль, умоляю тебя, давай оставим ребенка. Это наш последний шанс.

Она промолчала. Он протянул к ней руку, погладил по лицу. По щекам, по подбородку текли слезы. Он неуклюже стал их утирать.

— Я попрошу прибавку к жалованью, — начал он, — выкрутимся как-нибудь. Сейчас полно студентов, готовых по вечерам присматривать за детьми. А днем можно отдавать его в ясли. Не так уж все это сложно. Ему исполнится год, потом десять. Это будет наш ребенок! Я должен был сразу тебя уговорить. Сам не знаю, почему не сказал тебе этого раньше. Мы должны, мы обязаны попытаться…

— Ты прекрасно знаешь, почему ты не сказал. Ты в это не веришь. И я тоже.

Она говорила ровным голосом, но слезы не переставая, катились у нее из глаз.

— У нас с самого начала так. Мы долго скрывались, обманывали, мучили других. Мы созданы для обмана и для удовольствий, но не для того, чтоб вместе быть несчастными. Мы вместе для счастья. И ты это знаешь, Антуан. Ни ты, ни я, мы не можем жить как все. — Она перевернулась на живот, прильнула к его плечу. — Солнце, море, беспечность, свобода.. Вот что нам нужно. Мы бессильны это изменить. Это у нас в крови. Пусть нас обзывают «плесенью», если угодно. Лично я чувствую, что плесневею, лишь, когда делаю вид, что, верю этим ханжам.

Он не ответил. Уставившись в потолок, в светлый блик от уличного фонаря, он вспоминал, как силой хотел заставить Люсиль танцевать с ним, как ему хотелось тогда, чтоб она плакала, прижавшись к нему. И вот сбылось: она плачет. Но он не в силах ее утешить. Не надо себя обманывать, он не хочет ребенка. Он хочет только ее — свободную и неуловимую. Их любовь с первых шагов замешена на тревоге, беззаботности, чувственности. Он ощутил прилив нежности. Он обнял эту полуженщину-полуребенка, полукалеку, единственную свою любовь, и прошептал ей на ухо:

— Завтра утром я куплю билет в Женеву.

Минуло пять недель. Операция прошла легко. Вернувшись в Париж, Люсиль позвонила Шарлю. Его не оказалось на месте, пришлось передать, что все в порядке, через секретаршу. Люсиль почему-то расстроило, что не удалось поговорить с ним самим. Антуан теперь много работал — ему поручили выпуск новой серии. В издательстве произошла очередная перетряска, в результате ой продвинулся по служебной лестнице. Они часто ходили в гости к его сотрудникам и друзьям. Они никогда не говорили о Женеве, просто стали осторожнее. Это было тем более несложно, поскольку Люсиль чувствовала себя усталой, а Антуан по уши увяз в работе, Иногда они ограничивались теперь лишь нежным поцелуем, прежде чем повернуться друг к другу спиной и погрузиться в сон. Однажды во «Флоре» Люсиль встретила Джонни. Был конец февраля, на улице лило как из ведра. Джонни рассеянно листал какой-то искусствоведческий журнал. Рассеянно — потому что за соседним столом сидел красивый молодой блондин, Люсиль хотела незаметно прошмыгнуть мимо, но Джонни окликнул ее, пригласил за свой столик. Бронзовый от загара, он в ярких красках описал последние приключения Клер на швейцарском курорте. Потом рассказал об остальных. Диана дала отставку кубинскому дипломату и жила теперь с писателем-англичанином. Джонни особенно забавляло, что тот изменяет ей с мальчиками. Затем Джонни мимоходом осведомился о делах Антуана. Люсиль ответила в той же манере. Болтовня Джонни развлекала Люсиль. Давно ей не случалось смеяться так свободно и зло. Друзья Антуана по большей части были люди умные, но утомительно серьезные.

— А ведь Шарль по-прежнему ждет вас, — сказал Джонни. — Клер пыталась подсунуть ему малышку де Клерво, но Шарля с трудом хватило на два дня. Давно не видел, чтобы мужчина так грустил. Он как неприкаянный слонялся по всему отелю — из холла до ресторана и обратно, и так весь день. На всех нагонял тоску. Просто ужас! Чем вы его приворожили? И вообще, что вы такое делаете с мужчинами? Право, ваши советы мне бы пригодились.

Джонни улыбнулся. Он по-прежнему хорошо к ней относился, и ему было неприятно видеть ее в старом платье, с плохой прической. Она, как и полгода назад, была очаровательна и рассеянна, но похудела и побледнела. Джонни встревожился:

— Вы счастливы?

Она быстро, слишком быстро ответила: да. И Джонни сделал вывод, что она скучает. В конце концов, Блассан-Линьер всегда был с ним крайне любезен. Почему бы не попытаться ему подыграть? Это будет добрый поступок. У Джонни и мысли не было связать озарившую его идею с завистью, остро кольнувшей его восемь месяцев назад, на коктейле у какого-то американца, когда он увидел, как Антуан и Люсиль, недавно ставшие, любовниками, бледные от желания, не сводят друг с друга глаз.