Чарльз Мартин - Когда поют сверчки

– «Я слежу за моим сердцем, // Не смыкая глаз ни на секундочку, // Я дорожу тем, что́ у меня есть, // И хожу по струночке!» [83] Джонни Кэш «Я хожу по струночке». – прошептала она.

Это явно были какие-то стихи, причем я их, кажется, когда-то слышал, но, откуда они, припомнить не мог.

Энни слегка наклонила голову.

– Моя мама обожала Джонни Кэша, – пояснила она и отвернулась, заранее сморщившись. Я быстро ввел лекарство, и Энни стиснула зубы. На ее плотно сжатых веках выступили слезы, но она не издала ни звука. Я поправил рубашку, поцеловал ее в лоб, и Энни, приоткрыв глаза, прошептала:

– Наверное, сначала должно стать хуже, прежде чем станет лучше…

Я кивнул.

– Когда имеешь дело с сердцем, чаще всего так и бывает.

Дженни тем временем принесла чашку воды и маленькую таблетку, которая должна была успокоить Энни. Не погрузить в сон, а именно успокоить, снять стресс и тревожность. Пока девочка запивала таблетку, кто-то вызвал меня по внутрибольничной связи.

– Доктор Митчелл? Доктор Морган на второй линии.

Я машинально бросил взгляд на часы. Ройер позвонил на полминуты раньше, чем мы договаривались.

Выйдя в коридор, я снял трубку переговорного устройства.

– Слушаю…

– Я еще здесь. Сейчас нашего донора осматривают коллеги, минут через десять они закончат, и я взгляну на нее еще раз. Что касается тебя, то, пожалуй, Энни можно дать снотворное и начать подготовку к операции. Я перезвоню через двадцать минут, когда буду знать наверняка.

Я повесил трубку и вернулся в палату, где Дженни ставила Энни капельницу. Лекарства действовали не сразу, минут пять у меня еще было, и я сел рядом с кроватью, и девочка тут же вложила пальчики в мою ладонь. В течение последующих трех минут я наблюдал, как она безнадежно борется со сном. Веки Энни опускались сами собой, но она снова открывала глаза и взглядывала на меня. Она не произнесла ни слова, но ее взгляд был более чем красноречив.

И вот Энни уснула.

Синди осталась в палате, а я отправился в операционную чтобы познакомиться, точнее, заново познакомиться с моей операционной бригадой. Когда я вошел, на внутреннем телефоне загорелась сигнальная лампочка, и перфузионистка, которая находилась к нему ближе других, сняла трубку.

– Алло?.. – Немного послушав, она протянула трубку мне. – Это Ройер.

Двадцать минут еще не прошли. Похоже, у Ройера были плохие новости.

Я взял трубку.

– Да?

– Риз, я обнаружил признаки «стеклянного» сердца; скорее всего, оно не совсем здорово. На данном этапе, правда, это небольшая проблема, но потом… Можно, конечно, пересадить Энни и такое сердце, но тогда придется ее предупредить, что лет через пять ей может понадобиться повторная трансплантация. Как, по-твоему, она к этому отнесется?

– Боюсь, она вряд ли обрадуется.

– Ты провел с ней много времени, наблюдал ее целыми днями, так что решать тебе. Как скажешь, так и будет.

Я прислонился к стене, закрыл глаза и попытался думать об Энни. О девочке, которая доверила мне свою жизнь. Хватит ли у нее мужества, чтобы, проснувшись, узнать, что она так и не получила новое сердце? Конечно, можно попытаться найти другой, полностью здоровый орган, вот только хватит ли у нас времени?

– Джонни, – снова заговорил Ройер. – Это техасское сердце… В лучшем случае это паллиатив, временная мера. Сможет Энни продержаться еще немного без операции?

Едва ли не самое трудное в трансплантологии – это необходимость принимать решения, от которых напрямую зависит человеческая жизнь. Если ты ошибешься, то убьешь пациента так же верно, как если бы всадил в него нож. А если пациент к тому же тебе небезразличен, если ты его любишь, решение дается особенно непросто и мучительно.

– Да. Я думаю, сможет.

Было слышно, как Ройер тихонько с облегчением выдохнул.

– Тогда пусть спит. Мы все расскажем ей завтра. Отдых в любом случае ей не повредит.

– До встречи, Ройер.

– Не переживай, Джонни… – Голос у Ройера был такой, что я сразу понял: со мной говорит не партнер, не коллега, а друг. – Мы обязательно найдем для Энни новое сердце.

– Ладно, там увидим. До встречи.

На первый взгляд могло показаться, что Синди восприняла новости достаточно спокойно. Она кивнула, когда я предложил доехать до «Варсити» и выпить по шоколадному коктейлю, и безропотно дала усадить себя в машину. Довольно долгое время она не произносила ни слова, и только когда мы отъехали достаточно далеко от больницы, выдержка изменила ей. Слезы хлынули из ее глаз потоком, и Синди зарыдала в голос.