Джеймс Джойс - Собрание ранней прозы

— Раз так, Макканн — самый желтейший и серно-желтый лжец! — произнес энергично Линч.

— Остается другой выход, — смеясь сказал Стивен.

— А именно? — спросил Линч.

— Другая гипотеза… — начал Стивен.

Длинная телега, груженная железным ломом, выехала из-за угла больницы сэра Патрика Дана, и конец фразы Стивена утонул в гулком грохоте дребезжащего и громыхающего металла. Линч, заткнув уши, чертыхался беспрерывно, покуда телега не проехала. Потом резко развернулся на каблуках. Стивен тоже повернулся и несколько секунд выжидал, чтобы раздражение спутника улеглось.

— Другая гипотеза, — повторил он, — указывает иной выход. Хотя отнюдь не все будут находить прекрасным один и тот же предмет, но всякий, кто восхищается прекрасным предметом, находит в нем известные удовлетворяющие соотношения, соответствующие стадиям эстетического восприятия. Эти соотношения чувственного, которые тебе видятся в одной форме, а мне в другой, должны, следовательно, быть необходимыми качествами прекрасного. Теперь мы снова можем вернуться к старому другу Фоме и заполучить еще на полпенни мудрости.

Линч расхохотался.

— Мне до того забавно, — сказал он, — что ты его то и дело поминаешь, будто ты сам — пузатый бодрый монах. Ты это без шутки?

— Макалистер, — отвечал Стивен, — назвал бы мою эстетическую теорию прикладным Аквинатом. Во всех этих разделах эстетической философии я до самого конца с Фомой. Но вот когда мы подойдем к феноменам художественного замысла, его вызревания и воплощения, мне потребуется новая терминология и новый личный опыт.

— Конечно, — сказал Линч, — в конце концов, Аквинат, при всем уме своем, просто-напросто пузатый добрый монах. Но про новый личный опыт и новую терминологию ты мне уж как-нибудь в другой раз. Давай, закругляйся с первой частью.

— Кто знает, — сказал Стивен с улыбкой, — возможно, Аквинат меня бы понял лучше, чем ты. Он был поэт. Он сочинил гимн для службы Страстного четверга. Гимн этот начинается так: Pange, lingua, gloriosi… [132] Pange, lingua, gloriosi Corporis mysterium… — Славь, мой язык, тайну преславного тела… (лат.) , и это, говорят, прекраснейшее из всех песнопений. Это гимн тонкий, умягчающий душу. Люблю его. И все-таки ни один гимн не сравнится с этой величественной и скорбной песнью на крестный ход, «Vexilla Regis» Венанция Фортуната.

Линч запел тихо и торжественно низким глубоким басом:

— Здорово, — произнес он с чувством. — Вот это музыка!

Они свернули на Нижнюю Маунт-стрит. Через несколько шагов от угла их приветствовал толстый молодой человек в шелковом кашне.

— Слыхали результаты экзаменов? — спросил он, останавливаясь. — Гриффин провалился, Холпин и О’Флинн прошли по отделению гражданского ведомства. Мунен по индийскому ведомству на пятом, О’Шоннесси на четырнадцатом месте. Патриоты у Кларка им пирушку устроили, и все ели карри.

Его пухлое бледное лицо было добродушно-злобным, и по мере изложения вестей об успехах его маленькие заплывшие глазки делались почти невидимы, а слабый одышливый голос почти неслышим.

В ответ на вопрос Стивена глаза и голос вынырнули из своих укрытий.

— Да, Маккаллох и я, — сказал он. — Он выбрал чистую математику, а я политическую историю. Всего там двадцать предметов. Еще я выбрал ботанику. Вы знаете же, я член полевого клуба.

Он отступил от них на шаг и с величественным видом положил жирную руку в шерстяной перчатке себе на грудь, откуда тотчас же вырвался одышливый приглушенный смех.

— В следующий раз, когда поедешь на поле, привези нам репы и лука, — мрачно сказал Стивен, — сделаем тушеное мясо.

Толстый студент снисходительно засмеялся и сказал:

— Мы все в полевом клубе принадлежим к самой респектабельной публике. Прошлую субботу мы ездили всемером в Гленмалюр.

— С женщинами, Донован? — спросил Линч.

Донован снова возложил руку на грудь и сказал:

— Наша цель — приобретать знания.

Потом он быстро спросил:

— Я слышал, ты пишешь какое-то сочинение по эстетике?

Стивен ответил неопределенно-отрицательным жестом.

— Гете и Лессинг много писали на эту тему, — сказал Донован. — Классическая школа, романтическая школа и все тому подобное. «Лаокоон» меня сильно заинтересовал, когда я читал его. Конечно, это сплошь в немецком идеалистическом духе, этак сверхглубоко…