Джеймс Джойс - Собрание ранней прозы

Голос Мойнихана позади откликнулся как эхо на отдаленный звонок:

— Мы закрываемся, господа!

Холл был заполненным и гудящим. На столе возле двери стояли два портрета в рамках, а между ними лежал длинный бумажный лист с неровными столбцами подписей. Макканн проворно сновал среди студентов, говоря быстро, парируя возражения и одного за другим подводя к столу. В глубине холла стоял декан, который беседовал с молодым преподавателем, важно кивал и поглаживал рукой подбородок.

Стивен, притиснутый толпой к двери, остановился в нерешительности. Из-под широкого падающего листа мягкой шляпы его стерегли темные глаза Крэнли.

— Ты подписал? — спросил Стивен.

Крэнли сомкнул длинные и тонкие губы, ушел на мгновение в себя и ответил:

— Ego habeo [123] Подписал (лат.). .

— А для чего?

— Quod? [124] Что? (лат.)

— Для чего это?

Крэнли повернул бледное лицо к Стивену и сказал кротко и горько:

— Per pax universalis [125] За всеобщий мир (лат.). .

Стивен показал пальцем на фотографию царя и сказал:

— У него лицо упившегося Христа.

Презрение и гнев в его голосе заставили Крэнли оторваться от спокойного созерцания стен холла.

— Ты раздражен чем-то?

— Нет, — ответил Стивен.

— В плохом настроении?

— Нет.

— Credo ut vos sanguinarius mendax estis, — сказал Крэнли, — quia faces vostra monstrat ut vos in damno malo humore estis [126] Полагаю, ты отъявленный лжец, так как по лицу твоему видно, что ты в чертовски дурном настроении (школярская латынь с англ. вкрапленьями). .

Мойнихан, пробираясь к столу, шепнул Стивену на ухо:

— Макканн на боевом коне. Готов стоять до последней капли. Новенький образцовый мир. Запрет на все горячительные и право голоса сукам.

Стивен усмехнулся стилю конфиденциального сообщения и, когда Мойнихан отошел, вновь обернулся навстречу взгляду Крэнли.

— Ты, может быть, мне объяснишь, — спросил он, — почему он так охотно изливает свою душу мне на ухо? Можешь объяснить?

Мрачная складка появилась на лбу Крэнли. Он воззрился на стол, склонясь над которым Мойнихан присоединял свое имя к списку, и сурово отрезал:

— Чистое г! [127] В ориг.: A sugar! — популярный тогда эвфемизм для shit, говно.

— Quis est in malo humore, — сказал Стивен, — ego aut vos? [128] Кто в плохом настроении — я или ты? (лат.)

Крэнли не отозвался на шпильку. Мрачно продолжая размышлять над своей оценкой, с той же рубленой силой он повторил:

— Чистейшее паскудное г, вот он кто!

Это было его обычной эпитафией для скончавшихся дружб, и Стивен подумал, не будет ли это некогда сказано тем же тоном в память ему. Тяжелая неуклюжая фраза медленно оседала, исчезая из его слуха, как проваливается камень в трясину. Стивен следил, как она оседает, так же как оседали многие другие прежде, и чувствовал на сердце ее гнетущую тяжесть. В отличие от Давина, в речи Крэнли не было ни редкостных оборотов елизаветинского языка, ни причудливых трансформаций ирландских идиом. Тягучесть этой речи была эхом дублинских набережных, отражающимся в мрачной запустелой гавани, а ее энергия — эхом церковного красноречия Дублина, отражающимся от амвона в Уиклоу.

Угрюмая складка исчезла со лба Крэнли, когда с другого конца холла к ним направился быстрыми шагами Макканн.

— Вот и вы! — произнес бодро Макканн.

— Вот и я, — произнес Стивен.

— Как всегда с опозданием. Не могли бы вы совмещать ваши прогрессивные взгляды с некоторым уважением к точности?

— Этот вопрос не стоит в повестке дня, — сказал Стивен. — Следующий пункт.

Улыбающиеся глаза его были уставлены на плитку молочного шоколада в серебряной обертке, торчащую из нагрудного кармана пропагандиста. Вокруг сомкнулось кольцо слушателей, желающих стать свидетелями состязания умов. Худощавый студент с оливковой кожей и гладкими черными волосами, просунув голову между ними, с каждой фразой переводил взгляд с одного на другого, будто стараясь поймать фразу на лету своим влажным открытым ртом. Крэнли вытащил из кармана маленький серый мячик и начал его тщательно изучать, крутя так и этак.

— Следующий пункт? — повторил Макканн. — Гм!

Он громко хохотнул, улыбнулся широко и дважды себя подергал за козлиную соломенного цвета бородку, свисавшую с туповатого подбородка.

— Следующий пункт состоит в подписании декларации.

— А вы мне заплатите, если я подпишу? — спросил Стивен.

— Я думал, что вы идеалист, — сказал Макканн.

Студент с цыганской наружностью обернулся и сказал невнятным блеющим голосом, обращаясь к окружающим: