Джеймс Джойс - Собрание ранней прозы

Некоторое время Ленехан наблюдал за ними. Потом не мешкая прошел дальше вдоль цепей и, перемахнув через них, перешел дорогу наискосок. Подойдя к углу Хьюм-стрит, он почувствовал сильный запах духов, и его быстрые беспокойные глаза произвели тщательный осмотр. Она была явно в своем выходном наряде. Синюю саржевую юбку стягивал на талии черный кожаный пояс. Большая серебряная пряжка на нем, казалось, смещала вниз центр ее тела, зажимая легкую ткань белой блузки. На ней была также короткая черная жакетка с перламутровыми пуговицами и черное потрепанное боа. Оборки тюлевого воротничка были в умелом беспорядке, а на корсаже стеблями вверх был приколот большой букетик красных цветов. Как одобрительно отметил взгляд Ленехана, тело ее было небольшим, но крепким и мускулистым. Крепкое грубое здоровье светилось на ее лице, на круглых румяных щеках, в прямодушных синих глазах. Черты лица были довольно топорны. У нее были широкие ноздри, растянутый рот, приоткрывшийся в довольной ухмылке, и передние зубы, которые выдавались вперед. Проходя мимо, Ленехан снял свою капитанку, и секунд через десять Корли послал ему ответный привет, подняв руку как бы в задумчивости и подвинув шляпу на голове.

Дойдя до отеля Шелборн, Ленехан остановился и стал ждать. Через малое время он увидел, как они движутся в его сторону, потом сворачивают направо. Ступая легко в своих белых туфлях, он последовал за ними по Меррион-сквер. Идя медленно, соразмеряя с ними скорость шагов, он наблюдал, как голова Корли то и дело поворачивается к лицу молодой женщины, будто большой шар, вращающийся на стержне. Он следил за парой, пока не увидел, как они садятся в трамвай на Доннибрук; после чего повернулся и направился тою же дорогой назад.

Теперь, когда он был в одиночестве, лицо его выглядело старше. Веселье, казалось, покинуло его. Когда он проходил мимо ограды Дьюкс-лоун, он начал вести рукой по ограде; его движения стали приобретать ритм мелодии, которую играл арфист. Мягко обутые ноги вторили мелодии, а пальцы после каждых нескольких тактов пробегали по ограде гамму вариаций.

Безразличный к окружающему, он обогнул Стивенс-Грин и вышел на Грэфтон-стрит. Хотя глаза его многое подмечали в толпе, сквозь которую он шел, они оставались равнодушно-угрюмы. Он находил примитивным все, чем его стремились завлечь, и не отвечал на обращаемые к нему призывные взгляды. Он знал, что ему тогда придется говорить много, выдумывать, забавлять, однако и мозг, и глотка его для этого слишком пересохли. Его слегка смущала проблема, как провести те часы, что оставались до встречи с Корли; кроме того, чтобы продолжать бродить, в голову ничего не приходило. Дойдя до угла Ратленд-сквер, он повернул налево и почувствовал себя лучше на темной и тихой улице, мрачность которой соответствовала его настроению. Наконец он замедлил шаг перед витриной какого-то убогого заведения, над которой белыми буквами было выведено «Прохладительные напитки». На стекле витрины красовалось коряво: «Имбирное пиво» и «Имбирный эль». На большом синем блюде был выставлен нарезанный окорок, а рядом с ним на тарелке лежал кусок дешевого сливового пудинга. Некоторое время он с серьезным видом рассматривал эту снедь, потом, осторожно глянув направо и налево по улице, быстро вошел.

Он был голоден, потому что с самого завтрака ничего не ел, кроме какого-то печенья, которое ему нехотя принесли двое половых. Он уселся за деревянный столик без скатерти; напротив сидели две работницы с механиком. Подошла подавальщица неопрятного вида.

— Сколько у вас порция гороху? — спросил он.

— Три полпенни, сэр, — ответила она.

— Порцию гороху мне, — сказал он, — и имбирного пива бутылку.

Он говорил грубо, чтобы снять впечатление своей принадлежности к благородной касте, поскольку с его приходом разговор оборвался. К лицу его прилила кровь. Чтобы выглядеть развязней, он сдвинул фуражку еще дальше на затылок и поставил локти на стол. Механик и обе работницы подробнейше осмотрели его, прежде чем возобновили разговор, уже вполголоса. Подавальщица принесла тарелку горячего горошка с перцем и уксусом, вилку и имбирное пиво. Он с жадностью поглощал еду, и она казалась ему такой вкусной, что он решил запомнить место на будущее. Когда весь горошек был съеден, он стал потягивать имбирный напиток и некоторое время сидел, раздумывая об интрижке Корли. Воображение рисовало ему любовную пару, бредущую по темной тропинке; он слышал голос Корли, глубокий и энергичный, говорящий галантные любезности, и снова видел довольную ухмылку на губах молодой женщины. И при этом видении он остро почувствовал собственную скудость, скудость и финансов, и духа. Ему обрыдло рыскать повсюду, дергать черта за рога, провертывать делишки, искать уловки… В ноябре уже стукнет тридцать один. Что, у него так никогда и не будет приличной работы? своего дома? Он представил, как было бы приятно иметь очаг и греться возле него, сидеть за домашним ужином. Он более чем достаточно шатался по улицам с приятелями, с девицами. Он знал, чего стоят эти приятели и чего стоят девицы. Опыт ожесточил его душу. Но при всем том надежда не покидала его. Подкрепившись, он чувствовал себя лучше, не таким уставшим от жизни, не настолько упавшим духом. Глядишь, и он еще мог бы осесть в каком-нибудь теплом уголке и жить счастливо, если бы только повезло найти какую-нибудь добрую простую девушку, хоть немного отзывчивую.