Виктория Трелина - Жила-была девочка - Повесть о детстве прошедшем в СССР

По телевизору в середине всех передач стали делать паузы для рекламы. Так необычно: смотришь себе кино, и вдруг на самом интересном месте: Стиморол! Марс! Баунти! Одно за другим. Говорят, это всё в Москве уже, правда, можно купить. Я завидую дядьке из рекламы, откусывающему внушительный кусок от необычного шоколадного батончика в чёрной обёртке с иностранными буквами. Мне бы такую обёртку. Я отдала бы за неё несколько вкладышей. О самом батончике я даже не мечтаю. Сегодня Маринкин дядя Коля привёз ей клубничную шоколадку в яркой необычной обёртке. Рядовая плитка, только с жидкой розовой начинкой внутри. Вкуснотища неимоверная. Жалко, что мне достался один кусочек. А ещё подруга угостила меня американским лимонадом из большой мягкой бутылки. Это что-то! На вкус настоящий апельсин, и даже язык от него оранжевый. Завтра Маринку забирают погостить в город, потому, что там у неё родился братик.

– Что я тут без тебя делать буду? – сокрушаюсь я. Каникулы только начинаются. Нинка приедет аж в июле, потому что весь первый месяц у неё в школе практика.

– А к нам сегодня дядь Паша приезжает, с Украины – говорит Маринка, – с моим двоюродным братом – Лёшкой. Вот с ним и погуляешь.

Издевается. Помню я этого Лёшку, маленький, белобрысый и разговаривает по-деревенски, как моя Нянька.

– Не по-деревенски, а по-украински, – поясняет Маринка.

Дядя Паша приезжает вечером. Я наблюдаю из-за забора, как он обнимает бабу Зину, и затаскивает во двор сумку на колёсиках. Видимо, приехал надолго. Лёшка и девочка лет четырёх, приехавшая с ними, шумно ловят кошек за хвосты. Почему все городские так странно реагируют на кошек? Маринка стоит тут же у калитки, снисходительно разглядывая брата. Лёшка раздет по пояс. Таким я помню его в детстве. Голым, в больших тапках, и с котом в руках. Но теперь Маринкин брат немного подрос и похудел, и от того, что он без рубашки, мне становится неудобно.

– Ну, всё, и этот влюбился, – объявляет Маринка вечером, прыгая «в десяточки» на скакалке.

– Как влюбился? – поражаюсь я, – он же твой брат.

– Это Ира мне сестра, ну девочка вот эта маленькая, а Лёшка – дяде Паше неродной. Просто сын его жены, – объясняет Маринка и наступает на скакалку, – стратила.

Я начинаю с семёрочек – на одной ножке:

– А как ты поняла, что он это… ну, влюбился? – выстукиваю я босоножками по пыли.

– Он так смотрит на меня, – загадочно улыбается подруга.

Ну, ясно, у неё всегда один аргумент – смотрит. Мало ли что? Есть глаза и смотрит. Лёшка выходит на улицу и кидает ножичек в песок – привлекает Маринкино внимание. Влюблённый…

Маринка уехала рано утром. Я сижу на лавке с Нянькой, слушаю частушки про «Милёнка». Что я буду весь месяц делать здесь одна? У меня в руках пяльцы. Я не люблю вышивать, но надо чем-то себя занять.

– Нынче праздник, – говорит Нянька, – ничего нельзя работать.

– У тебя каждый день такой праздник, – говорю я, как дедушка, – в церковь поедешь?

– У субботу, – Нянька всегда говорит «У субботу, у школу, у церкву».

– Я Нинке письмо передам, – объясняю я и протыкаю палец иголкой.

– Говорила я табе, – Нянька срывает из-под ног пыльный подорожник, подаёт мне, – а ты неслух.

– Давай за ягодами, что-ли, сходим? – я слюнявлю листок, чувствуя песок на зубах.

– Какие табе ягоды? Нету их ещё. Рано, – Нянька рисует палкой на пыли свою фамилию «Маслова». Это единственное слово, которое она умеет писать. Этому её учили в «Ликбезе». О ликбезах я узнала в этом году из учебника истории.

Во дворе Королёвой мелькает Лёшкина голова, кажется, он тоже томится бездельем и следит за мной, но подойти при Няньке не рискует.

– Ну ладно, я пошла «Санту» смотреть, – говорю я.

– А я по воду, – Нянька поднимается, напевая что-то про коромысло.

Я хлопаю калиткой и возвращаюсь на лавку, прихватив с собой двух котят, для компании.

Лёшка реагирует мгновенно: полминуты крутится у своего забора, ловит котёнка и направляется ко мне.

– С китами сидишь? – спрашивает он вместо приветствия.

– Ага, – отвечаю, одновременно догадываясь, что киты – это коты.

– А я своего принёс. На, подывись, – Лёшка сажает котёнка на мою лавку, тот тут же, взъерошившись, даёт дёру. Я смеюсь не столько с кота, сколько с украинского языка. Я догадываюсь, что Лёшка хотел сказать: «посмотри», но на «подавись» это было больше похоже.

Из-за ворот выглядывает Ира, та, которая настоящая дочка дяди Паши.

– Це моя сестра, – говорит Лёшка, – Ира, иди до нас, не бойся.