Елена Макарова - Фридл

Между нами все меньше неясностей, это радует меня больше, чем ты, возможно, думаешь. Мы будем единомышленниками, теперь это просто необходимо. Твое самочувствие выводит меня из себя. Может, воспользоваться этой маленькой (слишком маленькой, боюсь) паузой и приехать сюда? Хильдочка, кроме шуток!!!

Следует учиться самопознанию. Возможно, я всегда опасалась краха, предвидела его. Правда, человек делает то, что может, а когда что-то не получается, наступает крах, однако не следует так уж слепо доверять себе, лучше относиться к себе с большим недоверием, только в этом случае можно осознать себя и состояться как личность.

С другой стороны, теперешние несчастья, которые ты называешь прививкой против колебаний и раздвоения, укрепляют и закаляют дух для грядущих испытаний. Все это, конечно, переносилось бы проще в менее напряженной ситуации.

Что касается «души», то с этим дело обстоит несколько странно. Я ни о чем не беспокоюсь, я чувствую, переживаю, внутренне на что-то решаюсь, не столь важно, как это назвать. Это занимает меня, приносит радость, но и тревогу. Под каким именем это происходит, мне все равно.

Твой рассказ заставляет меня нервничать по поводу предстоящего, что же касается «выхода», тут не из чего выбирать. Оглядываясь назад, на происшедшее, я могу увидеть, где ошиблась. И что с того?

Ты, вероятно, права, считая, что мазохизм или амбивалентность представляют собой сдвиг равновесия между духовной и физической материей. Конечно, когда оставляешь одну сферу в пользу другой, такой пункт наличествует, так мне кажется. В биохимии невозможно получить тюльпан с помощью красок. Я могу определить что-то с помощью света и его биохимического воздействия, но не с помощью книги Кьеркегора, уже нет.

Я верю, что логические построения в каком-то отдельном случае и в тех областях, где чем выше точность, тем лучше результат, могут быть верными, однако слитности, или, как ты говоришь, обобщения, таким образом не добиться. Если же частные положения неверны, то мы придем к ложному выводу.

Я как голодная ослица между двумя пучками сена. От Маргит я узнала, что она все больше посвящает себя живописи – это что-то эстетическое; слово «испытание» она каким-то сатанинским образом связывает со словом «душа», в то время как я убеждена, что человек может выдерживать испытания до определенного предела. Беспредельным терпением обладает один лишь Бог, только Он способен вынести любые испытания. Возьми у Маргит «Большое неизвестное». За исключением пугающего меня названия, все представляет собой чистейшую радость.

Когда я слышу от Маргит слово «картинки», то вспоминаю такую истину: «Не создавай ни одной картины, которой нельзя было бы легко понять». Но человек не картина, он не может быть понят легко. Он и сам-то себя не понимает, однако возможность работать над пониманием себя у него есть. Легко понимать – это значит передать другому какую-то мысль, которая еще не вполне сформулирована. С этим связан мой страх перед употреблением слов, имеющих слишком широкий смысл. Мы наделяем их собственным содержанием, оттенками, при этом слышим мы в основном лишь себя, редко когда наши мысли получают новое освещение.

В промежутках между письмами я постоянно думаю о тебе, говорю с тобой, представляю себе твою жизнь – это приводит к тому, что твои письма как бы раздвигают пространство вокруг нас, как если бы никогда не кончалась сказка 1001-й ночи. И Шахерезаде не придет конец, пока не кончится эта жизнь.

Я видела вас во сне, тебя и его, мы ехали по железной дороге, скрылись ото всех, ушли от погони, опять были вместе. Мы блуждали по некоему готическому (ужас для меня) городу. Это было как зарница, как вспышка молнии, как брейгелевский путь на Голгофу в сопровождении хора гитлерюгенда. «Смерть переход, ну а жизнь быстротечна… Марш гитлерюгенд, солнце навечно…» Потом мы оказались в поезде, и я потешалась над твоей безумной элегантностью.

Дива очень мила, но страшно подавлена, я довольна, что ничего не совершила. Часто бывает очень болезненное, но зато ясное состояние – после него становится лучше. Больше я не стану ничего такого делать. Павел напишет тебе в следующий раз. 100 поцелуев.

Боже ты мой, как я устала. От прокручивания одних и тех же мыслей, от слов, провернутых через мясорубку цензуры, от многословия, которым прикрыт срам.

Я не решилась перерезать себе вены. Это, наверное, проще сделать на пиру, да пировать не с кем. Попробовала напиться таблеток – Павел вернулся с работы раньше обычного. Все кончилось рвотой и черт знает чем. Я так разозлилась на него! Но есть другие методы. Газ, например. Я повернула вентиль. Павел нашел меня на пороге кухни. Не знаю, вовремя он пришел с работы на этот раз или нет.