Елена Макарова - Фридл

Если тебя заинтересует «Дон Кихот», художница подарит тебе его с большой радостью, и ты должна принять его без фокусов; для другого это бы стоило 200–300 марок. Несмотря на большой формат, это эскиз, но как осуществить пересылку?

Дорогая, твое желание помочь дает нам с Дивой столько радости и мужества, что ты едва ли можешь себе представить. Она сейчас серьезно взялась за шитье, и это ее очень занимает. Каждый день начальница говорит ей, что очень скоро она всему научится и что она уже работает мастерски. Ей предложили два места работы, оба каторжные…

Лаура снабжает меня разноцветными обрезками: ситец, шифон, маркизет, гофре, твид, байка… Когда никого нет, я в них играю. Раскладываю на столе темную ткань прямоугольной формы, не черную – на черной все выглядит эффектно, но резковато – и не квадратную – квадрат фокусирует все внимание в центре, и делаю первый ход. С закрытыми глазами достаю из мешка первый лоскут. Первая нота – узкая полоска шифона с незабудками – это вертикаль, поставим ее где-то сбоку. Со вторым лоскутом опасно, он может оказаться и другом, и врагом шифонового. Желтоватенькая байка кругляшком ложится рядом, но, как только я достану третий лоскут, может статься, что кругляшок придется перенести в другой угол. Обрезок белого ситца величиной в ладонь. Он смотрится везде и нигде. Но если на него положить лоскуток шифона, тогда желтоватенькой байке здесь точно не место. Стоит трем первым элементам занять верные позиции, материал берет власть, и дальше все происходит само.

Девочек захватывает возня с тряпочками, мальчиков – нет. Им нужно что-то взрывное, что-то, что помогает выпустить пары. Все у них «чересчур». Чересчур ранимы, чересчур обидчивы и при этом – чересчур рассудительны. Даже мелочь пузатая знает слово «несправедливо».

Еврейские дети приходят ко мне два раза в неделю на два часа. И я вижу, как по мере занятий они отходят душой, даже осанка меняется. Если мы, взрослые, изнываем от каждодневной пытки под именем «нельзя», каково тогда им?! Туда нельзя, сюда нельзя, с тем нельзя играть, это нельзя купить… Но если подумать, ребенок и на свободе поставлен нами в жесткие рамки, по сто раз на дню слышит он слово «нельзя».

Да и чешским детям не позавидуешь. Дочери Зденки Турковой рыдали, когда в ратуше на общем собрании городской староста строго-настрого запретил не только играть с евреями, но и приближаться к этому отродью сатаны. Родителей непослушных заберут в гестапо.

Я связала Зденкиным дочерям носочки с инициалами, положила в них конфеты и отослала с Дуфеком, который, несмотря ни на что, ходит ко мне заниматься.

Гроновская «мастерская» куда скромней пражской. Рисуем мы за столом, где от силы помещается восемь человек. С одной стороны, евреев уплотняют, с другой – запрещают сборища. Можно встречаться, когда стемнеет, но тут другая опасность – комендантский час. Бумага и краски становятся дефицитом. Переходим на коллажи, газеты и журналы еще не перевелись.

У меня есть один мальчишка-юморист, он построил дом из картона, а окна заклеил фотографиями вещей, запрещенных евреям. Он вырезал из разных газет и журналов кинотеатры, радиоприемники, телефонные будки, школы, бассейны… Часть окон еще пустует – перечень запретов обновляется каждый месяц.

С 1 июня Павел будет работать у одного крестьянина и только осенью начнет столярничать. Я почти ничего не делаю: у нас сплошные перемены, визиты и т.п., но все уладится. Не беспокойся, обещаю писать все как есть.

В той деревне, где Павел будет работать, мы сняли домик, состоящий из помещения для коз (там сейчас четверо очаровательных козлят), сеней, уборной. Если мы не найдем здесь другого жилья, то переедем осенью в Наход или в Нове Место над Метуей. В доме нам ничего больше не нужно – он полностью обустроен. Свою мебель мы храним на складе, чтобы не быть ничем связанными.

Скажи Х., что все мы будем страшно рады, если она приедет, она с ума сбрендит от тамошней красоты. Я уже пишу совсем бессвязно, от усталости, но так неохота с тобой расставаться… Продолжаю бормотать. Дива скоро напишет тебе, ты не можешь представить себе, как она тронута. Прощай. Обнимаю, привет и поцелуи. Вероника, Павел и Дива шлют тебе самые теплые слова.

Скажи Х. Не напишешь по-человечески: Хильда, мы тебя ждем. Сплошная конспирация, все под псевдонимами. Хильда – Старая, Долговязая, Блонда; Ленин – Или; Эльза – Эльзинко, Ослик; Лизи Дойч – Уточка, Фогель; Лаура – Дива; я – Вероника.