Никита Сафонов - Разворот полем симметрии

9.2. И теперь оба этих посланника освещения, дьявола света, озаряли бы те сцены писания: нанесения смутных, заполненных собой надписей на голые части стены (два). Сложнее было бы с тем, что кажется совсем уместным: зачеркнуть записи тела, записи, выгравированные в темноте плотной кожи, обнесенные ореолами отражений, водой, стекающей со стены. И после этого можно прийти к возвращению, возвращению в границы кадра движущегося, истекающего движением, к воде, стекающей с этого памятника постоянству спора со статикой, измерением остановки.

Это сопротивление сюжета, этот фильм о сопротивлении, эти ненормальные описания происходящего, жесты события, собранного на скорую руку, – не руководство, не предисловие. Не жара середины дня, когда не поставить себя среди остального, когда в направлении съемки уже заложена иллюзия ошибки. Иллюзия ли? Нет ли в этой ошибке провала более изначального, дальнейшего, оплошности, оставленной в рамках «и так далее» и т. д.? Речь не о партитуре безмыслия, борющегося за обретение места, за вход в открытую полость символа, в определение несуществующего (пока) за счет времени, за счет разделения любой сцены на 1 и 2, на первую и вторую, несуществующего внимания к копии названия для играющего в эту иллюзию. Играющего ошибку, играющего так точно, что не остается ошибки, но только граница между явной и постоянной, между оглаской того, что не сказано, и тем, что заканчивается намерением сказать. Далее говорится, что предположение не заканчивается, что аппарат не заканчивает снимать и далее не возникает ни предложения, ни мысли, ни означенного, т. е. – ты остаешься одним существующим в этих стенах, заканчиваешь последнюю речь, закрывая глаза, разбрасывая то, что находится между пальцев, то, что вложено, то, что не терпит времени, боясь вернуться в изгибы сюжета, боясь так же остаться и т. д.

1. «То, что было изображено здесь, то, что не было дописано в силу каких-то причин, я допишу этой рукой, этим краем моего языка, тем, что я не говорю, тем, что я прочитаю на этих стенах сомнения, на расстоянии глаза от заглавной буквы».

2. «Начнешь ли читать, думая, что эта сохранность падает и осветляет меня здесь, расположением призывая осилить действия внутри того, что ты называешь (когда-то, между делом, назвал) фильмом о знании».

«Разрушенные, части одного и того же тела – ветром, обматывающим тень, оставленную на самом дне».

3. «Я располагаюсь здесь, разбрасываю, разрушаю себя, становлюсь пленкой, остановкой дыхания, ненавистью к тому, что “за”».

4. «В отражении, данном твоей направленностью, не имелось лица».

«Узкие, как зауженность горла, проемы».

5. «Отнимая в уме эти попытки, больную скорость чтения, дикую скорость рук среди белеющей хватки материала, не стоило делать ни одного поворота, говорить что-либо, что-либо вообще просить писать».

6. «Останется ли то, что написано, будет ли сообщено, будучи оставлено, забыто; забыв, я сообщу: вспомни поверхность, как слабость моего голоса, этого голоса, когда здесь так мало света».

7. «Когда здесь не было совсем ничего – ни нас, вымеряющих расстояния от тела, ни лица, ухваченного синтезом кадра и рассуждением, прежде, о нем, ни прежнего затвора, сдергивающего постоянно время съемки, кажется, именно тогда имелось нечто, неподвластное постоянному забыванию, постоянной трагедии мысли».

8. «Не речь, не называние одного третьим, не осторожность гортани, не эхо. Я говорю это так, что одно не становится продолжением другого, что каждое узаконено в собственном отрезке. Т. е. расставляю пробелы в самом приближении».

9. «Так, чтобы вернуться в изначальность всей этой истории, чтобы остаться при появлении безымянного».

Счет ламп или переход их одной

продолжительности листа вниз

словаря города и вещей

никто не составлял: его скорость

не есть геометрия. Что тело в надписях, за которыми видна

буквальность

продолжает спираль горла, отражения рта

говорящего: сравнение возможно,

но эта категория света не может иметь имени

Четырех утр меж тем, что должно быть начертано вихрем

но и он не способен иссохнуть

вне наших шагов

ты не можешь не слышать: это не шелест произносимого,

роспуск письма и флаги воды, технотеория пруда и recondite,

книги, забытые на обложке существ

Вещи казались, падали

на растение, выраженное в наброске